Сыграв мою новую симфонию два раза в Петербурге и раз в Праге, я пришел к убеждению, что симфония эта неудачна. Есть в ней что-то такое отталкивающее, какой-то излишек пестроты и неискренности, деланности. И публика инстинктивно сознает это. Мне было очень ясно, что овации, коих я был предметом, относились к моей предыдущей деятельности, а сама симфония не увлекать или, по крайней мере, нравиться. Сознание всего этого причиняет мне острое, мучительное чувство недовольства самим собою.
Неужели я уже, как говорится, исписался, и теперь могу только повторяться и подделываться под свою прежнюю манеру?
Объяснение:
Так говорил сам Чайковский.
Фразой «под свою прежнюю манеру» Чайковский дает понять, что вновь была поднята тема судьбы и рока, к которой он обращался в Четвертой симфонии, поэтому душевные смятения не покидали композитора. Лишь весной 1889 года, после исполнения пятой симфонии в Гамбурге, композитор поменял своё мнение, признав за сочинением ряд очевидных достоинств.
Сыграв мою новую симфонию два раза в Петербурге и раз в Праге, я пришел к убеждению, что симфония эта неудачна. Есть в ней что-то такое отталкивающее, какой-то излишек пестроты и неискренности, деланности. И публика инстинктивно сознает это. Мне было очень ясно, что овации, коих я был предметом, относились к моей предыдущей деятельности, а сама симфония не увлекать или, по крайней мере, нравиться. Сознание всего этого причиняет мне острое, мучительное чувство недовольства самим собою.
Неужели я уже, как говорится, исписался, и теперь могу только повторяться и подделываться под свою прежнюю манеру?
Объяснение:
Так говорил сам Чайковский.
Фразой «под свою прежнюю манеру» Чайковский дает понять, что вновь была поднята тема судьбы и рока, к которой он обращался в Четвертой симфонии, поэтому душевные смятения не покидали композитора. Лишь весной 1889 года, после исполнения пятой симфонии в Гамбурге, композитор поменял своё мнение, признав за сочинением ряд очевидных достоинств.