...Я увидел эту фотографию в старом фотоальбоме. Даже не знаю, как она попала сюда - но почему-то именно этот пожелтевший снимок заставил меня отставить в сторону недопитый чай и задуматься. Я всматривался в фотографию , и мне стало казаться, будто она заговорила. Я услышал, как чуть шелестит на ветру съёжившийся от холода одинокий лист. Странное чувство охватило меня - я неожиданно сравнил себя с этим листочком, никому не нужным, умирающим листком клена. Что-то заныло в сердце - старые шрамы и свежие отметины напомнили о себе... Меня знобило. С большим трудом я оторвал затуманенный взор от фотографии и взглянул на дерево, росшее напротив окна спальни. На ветке, покрытой инеем, качался одинокий красно-оранжевый лист. "Я - как этот листок...". Волна обиды всколыхнулась где-то глубоко в душе и поднималась к горлу, душила, раздирала на части... Я захлопнул альбом и молча повалился в кресло На столике остывал чай, за окном щебетали какие-то оседлые пичужки, пахло осенью... На полу валялась выдернутая из альбома и порванная пополам фотография красного кленового листка.
Пушкин не раскрывает подробнее угрозы Евгения. Мы так и не знаем, что именно хочет сказать безумец своим "Ужо тебе!". Значит ли это, что "малые", "ничтожные" сумеют "ужо" отомстить за свое порабощение, унижение "героем"? Или что безгласная, безвольная Россия подымет "ужо" руку на своих властителей, тяжко заставляющих испытывать свою роковую волю? ответа нет, /*Как известно "Медный Всадник" был напечатан впервые не в том виде, как он написан Пушкиным. Это подало повод к легенде, будто Пушкин вложил в уста Евгения перед "горделивым истуканом" какой-то особо резкий монолог, который не может появиться в русской печати. Кн. П. П. Вяземский в своей брошюре "Пушкин по документам Остафьевского архива" сообщил как факт, будто в чтении повести самим Пушкиным потрясающее впечатление производил монолог обезумевшего чиновника перед памятником Петра, заключавший в себе около тридцати стихов, в которых "слишком знергически звучала ненависть к европейской цивилизации". "Я помню, - продолжал кн. П. П. Вяземский, - впечатление, произведенное им на одного из слушателей, А. О. Россетти, и мне как будто помнится, он уверял меня, что снимет копию для будущего времени". Сообщение кн. П. П. Вяземского должно признать совершенно вздорным. В рукописях Пушкина нигде не сохранилось ничего, кроме тех слов, которые читаются теперь в тексте повести. Самое резкое выражение, какое вложил Пушкин в уста своего героя, это - "Ужо тебе!" или "Уже тебе!", согласно с правописанием подлинника. Кроме того, "ненависть к европейской цивилизации" вовсе не вяжется со всем ходом рассказа и с основной идеей повести. (Примеч. В. Я. Брюсова.)*/ и самой неопределенностью своих выражений Пушкин как бы говорит, что точный смысл упрека неважен. Важно то, что малый и ничтожный, тот, кто недавно сознавался смиренно, что "мог бы бог ему прибавить ума", чьи мечты не шли дальше скромного пожелания: "местечко вы внезапно почувствовал себя равным Медному Всаднику, нашел в себе силы и смелость грозить "державцу полумира".
Характерны выражения, какими описывает Пушкин состояние Евгения в эту минуту:
На столике остывал чай, за окном щебетали какие-то оседлые пичужки, пахло осенью...
На полу валялась выдернутая из альбома и порванная пополам фотография красного кленового листка.
Характерны выражения, какими описывает Пушкин состояние Евгения в эту минуту: