«Потерянный рай» в романе отнесен автором в далекое прошлое. В камере смертников Цинцинат рассматривает старинные журналы и противопоставляет «далекий мир» «призракам, оборотням, пародиям»: «то был далекий мир, где самые простые предметы сверкали молодостью и врожденной наглостью, обусловленной тем преклонением, которым окружался труд, шедший на их выделку. То были годы всеобщей плавности; (...) грация спадающей воды, ослепительные подробности ванных комнат, атласистая зыбь океана с двукрылой тенью над ней. Все было глянцевито, переливчато, все страстно тяготело к некоему совершенству...» Этот «далекий мир» ярок, светел, осязаем, материален, в отличие от призрачности мира, в котором находится герой. Хотя «далекий мир» тоже не слишком реален — во-первых, он остался в далеком прошлом, во-вторых, он слишком идеален, чтобы существовать на самом деле.
Герой, осознающий, что живет в мнимом мире, чувствует «дикий позыв к свободе, к самой простой, вещественной, вещественно-осуществимой свободе». Свобода здесь понимается как освобождение от призраков, как стремление ощутить вещный, реальный мир. Абстрактное понятие «свобода» в сочетании с определением «вещественная» является, пожалуй, оксюмороном, который подчеркивает невозможность осуществления мечты героя
Герой, осознающий, что живет в мнимом мире, чувствует «дикий позыв к свободе, к самой простой, вещественной, вещественно-осуществимой свободе». Свобода здесь понимается как освобождение от призраков, как стремление ощутить вещный, реальный мир. Абстрактное понятие «свобода» в сочетании с определением «вещественная» является, пожалуй, оксюмороном, который подчеркивает невозможность осуществления мечты героя