В зависимости от крестьянки, общественницы, служащей разные были идеалы и разные нормы женственности. Но в целом на уровне икон политических это – новая пролетарка, женщина, которая завязывает платок не под подбородком, а на затылке, то есть по-новому. Это и постерах, и в марках, в визуальных образах проявлялось: красная косынка, повязанная сзади, - символ освобождения. Как правило, это женщина молодая или изображаемая такой, в фертильном, так сказать, возрасте, сначала не в окружении детей. Это самостоятельная некая женщина.
И здесь есть очень интересный момент. Хотя во многом женщина считалась соратницей мужчины, как главного пролетария (неслучайно и у Мухиной в концепции мужчина-пролетарий держит молот, держит серп крестьянка – это вторично по отношению к пролетариату, движущей силе), но сами женщины во многом восприняли свою новую роль, свое новое положение в обществе, что «мы участвуем в производстве, мы значимы». Открылось столько возможностей не сидеть дома, а участвовать в общественной жизни, в политике, в жизни той же партии, что они это стали воспринимать как не то, что им было даровано на неких условиях, а как собственное право.
В зависимости от крестьянки, общественницы, служащей разные были идеалы и разные нормы женственности. Но в целом на уровне икон политических это – новая пролетарка, женщина, которая завязывает платок не под подбородком, а на затылке, то есть по-новому. Это и постерах, и в марках, в визуальных образах проявлялось: красная косынка, повязанная сзади, - символ освобождения. Как правило, это женщина молодая или изображаемая такой, в фертильном, так сказать, возрасте, сначала не в окружении детей. Это самостоятельная некая женщина.
И здесь есть очень интересный момент. Хотя во многом женщина считалась соратницей мужчины, как главного пролетария (неслучайно и у Мухиной в концепции мужчина-пролетарий держит молот, держит серп крестьянка – это вторично по отношению к пролетариату, движущей силе), но сами женщины во многом восприняли свою новую роль, свое новое положение в обществе, что «мы участвуем в производстве, мы значимы». Открылось столько возможностей не сидеть дома, а участвовать в общественной жизни, в политике, в жизни той же партии, что они это стали воспринимать как не то, что им было даровано на неких условиях, а как собственное право.