Задание 2: Составьте 3 предложения с элементами аргументации с использованием приема незаконченного предложения: «Я думаю, что обычай (традиция) ….. сохранилось (ась, ись) потому что (в связи с тем, что нужно
Тиберий предложил ограничить земельные владения граждан пятьюстами югерами (125 гектаров) . Чтобы задобрить крупных землевладельцев, он предложил поправку, по которой нынешним владельцам общественной земли, помимо 500 югеров разрешалась иметь еще по 250 югеров на каждого ребенка. Таким образом, любой богач мог располагать тысячей югеров. Остальную общественную землю полагалось разделить на наделы в 30 югеров и распределить между беднейшими гражданами. Он планировал создать тысячи новых землевладельцев, которые будут служить в римской армии. Предоставленные земли нельзя было делить или отчуждать. Их запрещалось продавать или передавать кому-либо, кроме прямых наследников.
В компенсацию потерь при земельном переделе, владельцы получали все права на оставшуюся у них землю. Это была огромная уступка богатым землевладельцам, которым разрешалось владеть большим количеством общественных земель, в дополнение к любым другим имеющимся у них владениям, которые оставались нетронутыми. В результате, устаревший закон Лициния был пересмотрен, и крупные землевладения узаконивались. Это было сделано для того, чтобы реформу приняли крупные землевладельцы. Таким образом, Тиберий надеялся ослабить оппозицию земельных собственников начатой реформе. Но эти надежды не оправдались.
Не всегда было легко решить, какая часть земельных владений должна быть изъята. Многие знатные римские семьи веками пользовались общественной землёй. За это время границы между собственными землями и землёй арендованной во многих случаях уже стёрлись. Кроме того, на общественной земле за счёт владельцев возводились постройки, осушались болота, разводились виноградники и т. п. Крупные владельцы отчаянно сопротивлялись. Обстановка накалялась. Теперь даже прежние сторонники реформы, когда речь шла об изъятии находившихся у них земель, переходили в лагерь её противников. Сам Тиберий, встав на путь решительных действий, смело пошёл дальше. Он выдвинул новые законы, касавшиеся выдачи крестьянам, получившим земельные участки, денег из государственной казны на обзаведение, сокращения срока военной службы, обжалования судебных решений перед народным собранием и т. д.
С созывом Земского собора спешили. В грамотах, рассылаемых по городам, воеводам строго было приказано «не волочить» с выборами. И не случайно: в середине лета 1648 года для власти не было ничего важнее Земского собора и нового Уложения. Эти два события представлялись судьбоносными для страны и ее будущего. Но история нередко распоряжается по-своему, вовсе не обращая внимания на то, что нужнее власти. В ней одновременно могут происходить события, одни из которых из-за производимого шума кажутся почти эпохальными, а другие, неприметные и бесшумные, — совсем не заслуживающими внимания. О них до поры до времени даже не знают! А потом все оказывается наоборот.
Нечто подобное случилось в июле: пока писались, рассылались, читались и исполнялись грамоты о выборах, на восток из Нижнеколымска (одна изба с нагородней!), «для прииску новых неясачных людей», двинулся немногочисленный отряд Семена Дежнева. Этот очередной поход «встречь солнцу» в исторической ретроспективе оказался не менее значимым, чем предстоящий Земский собор и Соборное уложение. Последние очень быстро из настоящего стали достоянием Дежнев же, того не ведая, больше трудился для будущего. Казаки, обогнув на ладьях Чукотский Нос (то есть открыв пролив между Америкой и Азией), весной 1649 года в устье реки Анадырь срубили острог — один из первых форпостов России на Тихом океане. Многотрудная сибирская эпопея в своем движении на северо-восток подошла к естественному рубежу — дальше был океан.
В Москве ничего не было известно об этих событиях. Такие новости обыкновенно не выходили за стены Сибирского приказа и интересовали верхи разве только с точки зрения пополнения государевой казны сибирским «мягким золотом» — мехами. К тому же верхи в эти месяцы погрязли в борьбе и интригах. Однако и острота противостояния, и ставки, и даже борение страстей вполне сопоставимы. Из скромного отечественного арсенала придворной интриги были извлечены почти все средства, за исключением разве только злосчастных «корешков».
На этот раз Алексей Михайлович был не сторонним зрителем. Он поневоле оказался втянут в борьбу, решая задачи, которые раньше даже во сне не могли ему привидеться. Надо было «утишать» бунт и нормализовать положение в столице и в провинции. Следовало позаботиться о возвращении Морозова. В эти недели Кремль и Кириллов монастырь беспрестанно обменивались гонцами. Правда, от этих пересылок до нас дошло немногое: то, что писал царь своему воспитателю, не сохранилось. Зато сохранились царские грамотки монастырским властям. И эти грамотки очень показательны. Забота Алексея Михайловича о благополучии и жизни боярина доходила до мелочей. Царь знает, что на праздник Успения в обители собирается множество богомольцев, и выражает беспокойство: вдруг случится какое «дурно»? Тотчас следует наставление игумену, чтоб тот жил «с великим береженьем».
В конце августа — новый поворот. Решено перевести Бориса Ивановича ближе к Москве. Алексей Михайлович вновь берется за перо. На этот раз он признает общеизвестное — Морозов принужден был покинуть столицу «для смутного времени», но теперь оно «нашим государьским счастьем… утихает», и потому скоро боярину следует в тайне оставить обитель. «Да отнюдь бы нихто не ведал, хотя и выедет куды, — поучал царь монастырские власти, — а есть ли сведаю, и вам быть казненными, а если убережете его, так и мне добро сделаете, и я вас так, чего от зачяла света такой милости не видали».
В компенсацию потерь при земельном переделе, владельцы получали все права на оставшуюся у них землю. Это была огромная уступка богатым землевладельцам, которым разрешалось владеть большим количеством общественных земель, в дополнение к любым другим имеющимся у них владениям, которые оставались нетронутыми. В результате, устаревший закон Лициния был пересмотрен, и крупные землевладения узаконивались. Это было сделано для того, чтобы реформу приняли крупные землевладельцы. Таким образом, Тиберий надеялся ослабить оппозицию земельных собственников начатой реформе. Но эти надежды не оправдались.
Не всегда было легко решить, какая часть земельных владений должна быть изъята. Многие знатные римские семьи веками пользовались общественной землёй. За это время границы между собственными землями и землёй арендованной во многих случаях уже стёрлись. Кроме того, на общественной земле за счёт владельцев возводились постройки, осушались болота, разводились виноградники и т. п.
Крупные владельцы отчаянно сопротивлялись. Обстановка накалялась. Теперь даже прежние сторонники реформы, когда речь шла об изъятии находившихся у них земель, переходили в лагерь её противников. Сам Тиберий, встав на путь решительных действий, смело пошёл дальше. Он выдвинул новые законы, касавшиеся выдачи крестьянам, получившим земельные участки, денег из государственной казны на обзаведение, сокращения срока военной службы, обжалования судебных решений перед народным собранием и т. д.
С созывом Земского собора спешили. В грамотах, рассылаемых по городам, воеводам строго было приказано «не волочить» с выборами. И не случайно: в середине лета 1648 года для власти не было ничего важнее Земского собора и нового Уложения. Эти два события представлялись судьбоносными для страны и ее будущего. Но история нередко распоряжается по-своему, вовсе не обращая внимания на то, что нужнее власти. В ней одновременно могут происходить события, одни из которых из-за производимого шума кажутся почти эпохальными, а другие, неприметные и бесшумные, — совсем не заслуживающими внимания. О них до поры до времени даже не знают! А потом все оказывается наоборот.
Нечто подобное случилось в июле: пока писались, рассылались, читались и исполнялись грамоты о выборах, на восток из Нижнеколымска (одна изба с нагородней!), «для прииску новых неясачных людей», двинулся немногочисленный отряд Семена Дежнева. Этот очередной поход «встречь солнцу» в исторической ретроспективе оказался не менее значимым, чем предстоящий Земский собор и Соборное уложение. Последние очень быстро из настоящего стали достоянием Дежнев же, того не ведая, больше трудился для будущего. Казаки, обогнув на ладьях Чукотский Нос (то есть открыв пролив между Америкой и Азией), весной 1649 года в устье реки Анадырь срубили острог — один из первых форпостов России на Тихом океане. Многотрудная сибирская эпопея в своем движении на северо-восток подошла к естественному рубежу — дальше был океан.
В Москве ничего не было известно об этих событиях. Такие новости обыкновенно не выходили за стены Сибирского приказа и интересовали верхи разве только с точки зрения пополнения государевой казны сибирским «мягким золотом» — мехами. К тому же верхи в эти месяцы погрязли в борьбе и интригах. Однако и острота противостояния, и ставки, и даже борение страстей вполне сопоставимы. Из скромного отечественного арсенала придворной интриги были извлечены почти все средства, за исключением разве только злосчастных «корешков».
На этот раз Алексей Михайлович был не сторонним зрителем. Он поневоле оказался втянут в борьбу, решая задачи, которые раньше даже во сне не могли ему привидеться. Надо было «утишать» бунт и нормализовать положение в столице и в провинции. Следовало позаботиться о возвращении Морозова. В эти недели Кремль и Кириллов монастырь беспрестанно обменивались гонцами. Правда, от этих пересылок до нас дошло немногое: то, что писал царь своему воспитателю, не сохранилось. Зато сохранились царские грамотки монастырским властям. И эти грамотки очень показательны. Забота Алексея Михайловича о благополучии и жизни боярина доходила до мелочей. Царь знает, что на праздник Успения в обители собирается множество богомольцев, и выражает беспокойство: вдруг случится какое «дурно»? Тотчас следует наставление игумену, чтоб тот жил «с великим береженьем».
В конце августа — новый поворот. Решено перевести Бориса Ивановича ближе к Москве. Алексей Михайлович вновь берется за перо. На этот раз он признает общеизвестное — Морозов принужден был покинуть столицу «для смутного времени», но теперь оно «нашим государьским счастьем… утихает», и потому скоро боярину следует в тайне оставить обитель. «Да отнюдь бы нихто не ведал, хотя и выедет куды, — поучал царь монастырские власти, — а есть ли сведаю, и вам быть казненными, а если убережете его, так и мне добро сделаете, и я вас так, чего от зачяла света такой милости не видали».
Объяснение: