1.Почему Осип Мандельштам получил самые высокие оценки от подлинных поэтов при жизни? 2.Почему такой трудной оказалась творческая и житейская судьба Осипа Мандельштама?
При анализе поэтики Блока нужно учитывать, что 1908 год был годом мрачнейших переживаний поэта – личных и общественных. Поэтому и исторический «оптимизм» стихов «На поле Куликовом» двойствен, прямолинейному толкованию он не поддается. Лирический герой стихотворения восклицает: «И вечный бой!», но это возглас не только воина XIV века, но и его дальнего потомка, рафинированного человека XX века, продолжающего ощущать себя перед враждебным станом готовым к битве. Исторический оптимизм поэта складывается в признании непобедимости народного рвения «за святое дело мертвым лечь».
Личное отчаяние, прорывающееся в некоторых стихах А. Блока, да и в его прозаических высказываниях и письмах, в цикле «На поле Куликовом» поглотилось величавостью народного дерзания. Мертвенность покоя, покорности оказалась мнимой, ибо извечный бой завещан нам историей. Отсюда во втором стихотворении цикла вещие строки:
За Непрядвой лебеди кричали,
И опять, опять они кричат…
символически напоминают, что Куликовская битва продолжается, а все стихотворение заканчивается драматической строфой: «Я – не первый воин, не последний… История предстала перед взором поэта в неумолимости своего движения сквозь кровь, горе, в героическом подвиге народа. И это ощущение истории как реальности народной жизни и стало формой приобщения поэта ко всеобщему.
В творчестве А.Блока стихи «На поле Куликовом» имели значение огромное. Поэт неоднократно обращался к исторической трагедии разрыва между народом и интеллигенцией. В этой сложной драматической коллизии он не искал однозначных решений. Он наглядно убеждался, что в условиях социальной нищеты происходит разрыв между народом и культурой, что народ – за неграмотностью – не читает выстраданных им книг, а в этом заключена трагедия не только народа, но и самой интеллигенции. Его собственная душевная мука была отражением этой социальной трагедии. В сложной символике цикла стихов, посвященных реальному событию народной истории, лирический герой приобщается к муке и подвигу народа и тем преодолевает свою роковую отчужденность.
Последнее стихотворение цикла «На поле Куликовом» помечено декабрем 1908 года, а несколько раньше, в октябре, Блок создал стихотворение «Россия», в котором вновь обращается к символической, столь любимой им гоголевской тройке, несущейся по бескрайним России. Но это уже не «птица-тройка», – Блок увидел стертые шлеи, вязнущие в расхлябанных колеях расписные спицы колес
Хуршид поднял голову от стола, заваленного чертежами, и рассеянно посмотрел на жену. На пороге стояла Назира, вытирая пухлые руки о фартук, надетый поверх атласного платья.
— Куда это она на ночь глядя?..
— Я ей уже говорила,— Назира раздраженно новела плечами,— но разве ее переубедишь?
Хуршид взглянул на часы, которые красовались на книжном шкафу, занимавшем всю стену.
— Уже шесть. Полчаса осталось. Отвезти ее разве на машине? — он во взглянул на жену.
Назира снова плечами: как угодно.
Уже давно Хуршид научился понимать смысл этих слов. Впрочем, это было не так уж трудно: эти два слова всегда означали: нет. Не раз с этого неопределенного и безличного «как угодно» начинались семейные ссоры.
— Как бы шеф не обиделся, ведь ты ему давно обещал,— так же равнодушно бросила Назира.
«Ясно, обидится»,— подумал Хуршид, нерешительно поднимаясь из-за стола. Он пересек комнату, увешанную яркими, как огонь, коврами, и вышел в коридор.
Тетушка Фазилат уже успела натянуть на ноги ичиги с калошами и, маленькая, сухонькая, сидела в кресле, прижимая к груди узелок с пожитками.
Материнский глаз безошибочно и сразу подмечает любую перемену в облике своего дитяти, но редко когда ребенок, даже став взрослым, улавливает на материнском лице пометы времени. Только сегодня Хуршид словно впервые по-настоящему увидел свою мать, и ему показалось, будто стала она еще меньше, как-то вся ссохлась. Она повязалась рябеньким шерстяным платочком, прикрывавшим под-бородок, и еще резче поэтому на лбу и под припухшими глазами сетка морщинок.
— Приезжаете раз в год,— обиженно начал Хуршид,— и тут же обратно. Разве это не ваш дом?
Старуха еще крепче прижала к себе узелок и поднялась с кресла.
Когда она прибежала на станцию, поезд уже ушел. Что делать? Не ездить? Страшно, а вдруг покупатели откажутся от ее услуг. Полдороги она ехала на арбе, остальную часть пути пешком, почти разутая, по снегу. И лишь к обеду принесла молоко в город. Ноги сводило судорогой, в калоши набился снег.
С тех самых пор и мучает ее ревматизм, а тогда пришлось долго
При анализе поэтики Блока нужно учитывать, что 1908 год был годом мрачнейших переживаний поэта – личных и общественных. Поэтому и исторический «оптимизм» стихов «На поле Куликовом» двойствен, прямолинейному толкованию он не поддается. Лирический герой стихотворения восклицает: «И вечный бой!», но это возглас не только воина XIV века, но и его дальнего потомка, рафинированного человека XX века, продолжающего ощущать себя перед враждебным станом готовым к битве. Исторический оптимизм поэта складывается в признании непобедимости народного рвения «за святое дело мертвым лечь».
Личное отчаяние, прорывающееся в некоторых стихах А. Блока, да и в его прозаических высказываниях и письмах, в цикле «На поле Куликовом» поглотилось величавостью народного дерзания. Мертвенность покоя, покорности оказалась мнимой, ибо извечный бой завещан нам историей. Отсюда во втором стихотворении цикла вещие строки:
За Непрядвой лебеди кричали,
И опять, опять они кричат…
символически напоминают, что Куликовская битва продолжается, а все стихотворение заканчивается драматической строфой: «Я – не первый воин, не последний… История предстала перед взором поэта в неумолимости своего движения сквозь кровь, горе, в героическом подвиге народа. И это ощущение истории как реальности народной жизни и стало формой приобщения поэта ко всеобщему.
В творчестве А.Блока стихи «На поле Куликовом» имели значение огромное. Поэт неоднократно обращался к исторической трагедии разрыва между народом и интеллигенцией. В этой сложной драматической коллизии он не искал однозначных решений. Он наглядно убеждался, что в условиях социальной нищеты происходит разрыв между народом и культурой, что народ – за неграмотностью – не читает выстраданных им книг, а в этом заключена трагедия не только народа, но и самой интеллигенции. Его собственная душевная мука была отражением этой социальной трагедии. В сложной символике цикла стихов, посвященных реальному событию народной истории, лирический герой приобщается к муке и подвигу народа и тем преодолевает свою роковую отчужденность.
Последнее стихотворение цикла «На поле Куликовом» помечено декабрем 1908 года, а несколько раньше, в октябре, Блок создал стихотворение «Россия», в котором вновь обращается к символической, столь любимой им гоголевской тройке, несущейся по бескрайним России. Но это уже не «птица-тройка», – Блок увидел стертые шлеи, вязнущие в расхлябанных колеях расписные спицы колес
если не то напиши
Объяснение:
Объяснение:— Мать уезжать собралась...
Хуршид поднял голову от стола, заваленного чертежами, и рассеянно посмотрел на жену. На пороге стояла Назира, вытирая пухлые руки о фартук, надетый поверх атласного платья.
— Куда это она на ночь глядя?..
— Я ей уже говорила,— Назира раздраженно новела плечами,— но разве ее переубедишь?
Хуршид взглянул на часы, которые красовались на книжном шкафу, занимавшем всю стену.
— Уже шесть. Полчаса осталось. Отвезти ее разве на машине? — он во взглянул на жену.
Назира снова плечами: как угодно.
Уже давно Хуршид научился понимать смысл этих слов. Впрочем, это было не так уж трудно: эти два слова всегда означали: нет. Не раз с этого неопределенного и безличного «как угодно» начинались семейные ссоры.
— Как бы шеф не обиделся, ведь ты ему давно обещал,— так же равнодушно бросила Назира.
«Ясно, обидится»,— подумал Хуршид, нерешительно поднимаясь из-за стола. Он пересек комнату, увешанную яркими, как огонь, коврами, и вышел в коридор.
Тетушка Фазилат уже успела натянуть на ноги ичиги с калошами и, маленькая, сухонькая, сидела в кресле, прижимая к груди узелок с пожитками.
Материнский глаз безошибочно и сразу подмечает любую перемену в облике своего дитяти, но редко когда ребенок, даже став взрослым, улавливает на материнском лице пометы времени. Только сегодня Хуршид словно впервые по-настоящему увидел свою мать, и ему показалось, будто стала она еще меньше, как-то вся ссохлась. Она повязалась рябеньким шерстяным платочком, прикрывавшим под-бородок, и еще резче поэтому на лбу и под припухшими глазами сетка морщинок.
— Приезжаете раз в год,— обиженно начал Хуршид,— и тут же обратно. Разве это не ваш дом?
Старуха еще крепче прижала к себе узелок и поднялась с кресла.
Когда она прибежала на станцию, поезд уже ушел. Что делать? Не ездить? Страшно, а вдруг покупатели откажутся от ее услуг. Полдороги она ехала на арбе, остальную часть пути пешком, почти разутая, по снегу. И лишь к обеду принесла молоко в город. Ноги сводило судорогой, в калоши набился снег.
С тех самых пор и мучает ее ревматизм, а тогда пришлось долго
(Перевод Н. Владимировой, А. Атакузиева)