Ты уплыл. Не дождался ты Кулубека. Как жаль, что не дождался ты Кулубека. Почему ты не побежал на дорогу. Если бы ты долго бежал по дороге, ты непременно встретил бы его. Ты бы узнал его машину издали. И стоило бы тебе поднять руку, как он тотчас бы остановился. – Ты куда? – спросил бы Кулубек. – Я к тебе! – ответил бы ты. И он взял бы тебя в кабину. И вы поехали бы. Ты и Кулубек. А впереди по дороге скакала бы никому не видимая Рогатая мать-олениха. Но ты бы видел ее. Но ты уплыл. Знал ли ты, что никогда не превратишься в рыбу. Что не доплывешь до Иссык-Куля, не увидишь белый пароход и не скажешь ему: "Здравствуй, белый пароход, это я!" Одно лишь могу сказать теперь – ты отверг то, с чем не мирилась твоя детская душа. И в этом мое утешение. Ты прожил, как молния, однажды сверкнувшая и угасшая. А молнии высекаются небом. А небо вечное. И в этом мое утешение. И в том еще, что детская совесть в человеке – как зародыш в зерне, без зародыша зерно не прорастает. И что бы ни ждало нас на свете, правда пребудет вовеки, пока рождаются и умирают люди… Прощаясь с тобой, я повторяю твои слова, мальчик: "Здравствуй, белый пароход, это я!"
Юных рыцарей не было, были пажи и оруженосцы. И только потом...
Посвящение в рыцари
В 18-21 год оруженосца посвящали в рыцари. Обычно эту церемонию проводил рыцарь-наставник. Наутро после бдения в церкви юноша облачался в красный плащ-сюрко, символизировавший кровь, белую рубашку и пояс - чистоту, черные или коричневые чулки-шоссы - землю, в которую он вернется после смерти.
Рыцарское оружие и шпоры он получал во время торжественной церемонии. Кроме опоясывания мечом в рыцари могли посвятить и тремя легкими ударами мечом по плечам. Принесшего присягу на верность сеньору воина и его оружие благословлял священник, а после пира устраивали турнир, где выступал новоявленный рыцарь.
Ты уплыл. Не дождался ты Кулубека. Как жаль, что не дождался ты Кулубека. Почему ты не побежал на дорогу. Если бы ты долго бежал по дороге, ты непременно встретил бы его. Ты бы узнал его машину издали. И стоило бы тебе поднять руку, как он тотчас бы остановился.
– Ты куда? – спросил бы Кулубек.
– Я к тебе! – ответил бы ты.
И он взял бы тебя в кабину. И вы поехали бы. Ты и Кулубек. А впереди по дороге скакала бы никому не видимая Рогатая мать-олениха. Но ты бы видел ее.
Но ты уплыл. Знал ли ты, что никогда не превратишься в рыбу. Что не доплывешь до Иссык-Куля, не увидишь белый пароход и не скажешь ему: "Здравствуй, белый пароход, это я!"
Одно лишь могу сказать теперь – ты отверг то, с чем не мирилась твоя детская душа. И в этом мое утешение. Ты прожил, как молния, однажды сверкнувшая и угасшая. А молнии высекаются небом. А небо вечное. И в этом мое утешение.
И в том еще, что детская совесть в человеке – как зародыш в зерне, без зародыша зерно не прорастает. И что бы ни ждало нас на свете, правда пребудет вовеки, пока рождаются и умирают люди…
Прощаясь с тобой, я повторяю твои слова, мальчик: "Здравствуй, белый пароход, это я!"
Юных рыцарей не было, были пажи и оруженосцы. И только потом...
Посвящение в рыцари
В 18-21 год оруженосца посвящали в рыцари. Обычно эту церемонию проводил рыцарь-наставник. Наутро после бдения в церкви юноша облачался в красный плащ-сюрко, символизировавший кровь, белую рубашку и пояс - чистоту, черные или коричневые чулки-шоссы - землю, в которую он вернется после смерти.
Рыцарское оружие и шпоры он получал во время торжественной церемонии. Кроме опоясывания мечом в рыцари могли посвятить и тремя легкими ударами мечом по плечам. Принесшего присягу на верность сеньору воина и его оружие благословлял священник, а после пира устраивали турнир, где выступал новоявленный рыцарь.