Куда б меня ни занесла судьбина И где бы на чужбине ни был я – Всё грезятся мне русские долины, Всё чудится мне русская земля! Припев: Русская земля да колос хлебный И ручья живой прозрачный взгляд… А в лесу соседнем выше неба Сосны корабельные шумят. А там, вдали, стыдливые берёзы Босые ноги спрятали в траву… И Господа благодарю я слёзно, Что на земле, на русской я живу… Смотрю я ввысь на небо голубое И молится сама душа моя… Хоть небо и в чужих краях такое, – Мне видится в нём русская земля. Не зря Сама Небесная Царица Избрала землю русскую в удел… И мне здесь посчастливилось родиться, И Родины другой я б не хотел…
Рассказ, большая часть которого посвящена изображению блистательного бала, не случайно называется «После бала». Чудовищное событие, сыгравшее решающую роль в судьбе Ивана Васильевича, произошло именно после него.
Но для того чтобы полнее воплотить свою идею, Толстой построил рассказ как последовательное и контрастное изображение сцен мазурки и экзекуции со множеством противопоставляющих деталей.
Без эпизода истязания солдата картина бала, с его грациозностью, красивыми и нарядными женщинами, восторженными чувствами и нежными бело-розовыми красками, потеряла бы всякий смысл. И сцена экзекуции не показалась бы студенту такой страшной, если бы ей не предшествовал бал.
Чем более праздничным и блистательным представлял себе окружающий мир молодой человек вначале, тем неожиданнее, трагичнее оказалось его прозрение, показавшее мир с совершенно другой, жестокой и крайне неприглядной, стороны.
Во время бала молодой человек испытывал к полковнику, отцу Вареньки, особое «восторженно-нежное чувство». Он видел перед собой очень красивого, статного, высокого и свежего старика с румяным лицом и той же ласковой радостной улыбкой, как и у дочери.
Когда же отец пригласил Вареньку на танец, все вокруг смотрели на них с восторженным умилением. Танцуя, полковник «бойко топнул одной ногой», «фигура его то тихо и плавно, то шумно и бурно… задвигалась вокруг залы»; «он ловко два круга»; «нежно, мило обхватил дочь руками…». А сам рассказчик, «обнимая весь мир своей любовью», боялся только одного: «чтобы что-нибудь не испортило» этого счастья.
И конечно, он и предположить не мог, что это «что-нибудь» окажется настолько страшным. Утром на площади он увидел отца любимой девушки в совершенно ином обличье: полковник шел… подрагивающей походкой»; «втягивал в себя воздух, раздувая щеки, и медленно выпускал его через оттопыренную губу »; «сильной рукой в замшевой перчатке бил по лицу испуганного малорослого слабосильного солдата за то, что он недостаточно сильно опустил свою палку» на спину беглого татарина.
Рассказ, большая часть которого посвящена изображению блистательного бала, не случайно называется «После бала». Чудовищное событие, сыгравшее решающую роль в судьбе Ивана Васильевича, произошло именно после него.
Но для того чтобы полнее воплотить свою идею, Толстой построил рассказ как последовательное и контрастное изображение сцен мазурки и экзекуции со множеством противопоставляющих деталей.
Без эпизода истязания солдата картина бала, с его грациозностью, красивыми и нарядными женщинами, восторженными чувствами и нежными бело-розовыми красками, потеряла бы всякий смысл. И сцена экзекуции не показалась бы студенту такой страшной, если бы ей не предшествовал бал.
Чем более праздничным и блистательным представлял себе окружающий мир молодой человек вначале, тем неожиданнее, трагичнее оказалось его прозрение, показавшее мир с совершенно другой, жестокой и крайне неприглядной, стороны.
Во время бала молодой человек испытывал к полковнику, отцу Вареньки, особое «восторженно-нежное чувство». Он видел перед собой очень красивого, статного, высокого и свежего старика с румяным лицом и той же ласковой радостной улыбкой, как и у дочери.
Когда же отец пригласил Вареньку на танец, все вокруг смотрели на них с восторженным умилением. Танцуя, полковник «бойко топнул одной ногой», «фигура его то тихо и плавно, то шумно и бурно… задвигалась вокруг залы»; «он ловко два круга»; «нежно, мило обхватил дочь руками…». А сам рассказчик, «обнимая весь мир своей любовью», боялся только одного: «чтобы что-нибудь не испортило» этого счастья.
И конечно, он и предположить не мог, что это «что-нибудь» окажется настолько страшным. Утром на площади он увидел отца любимой девушки в совершенно ином обличье: полковник шел… подрагивающей походкой»; «втягивал в себя воздух, раздувая щеки, и медленно выпускал его через оттопыренную губу »; «сильной рукой в замшевой перчатке бил по лицу испуганного малорослого слабосильного солдата за то, что он недостаточно сильно опустил свою палку» на спину беглого татарина.