Джульетта Капулетти - один из центральных персонажей трагедии. Д. показана в момент перехода от наивной самодостаточности ребенка, которому неведомы сомнения в том, что окружающий ее мир может быть иным, к зрелости влюбленной женщины пожертвовать всем ради любимого. В начале пьесы Д. - послушная и любящая дочь, родители для нее — высший авторитет, воплощение мудрости, добра и справедливости. В ее жизни нет и не может быть места для самоутверждения, которым в начале пьесы одержим влюбленный в Розалинду Ромео, ибо подчиненное положение женщины в доме отца исключает какую-либо внешнюю активность. До встречи с Ромео Д. не задумывается о причинах давней вражды между их семействами и видит во всех Монтекки только врагов. Но когда в ее душе пробуждается чувство к Ромео, вместе с ним оживает и разум. Она впервые задает себе вопросы, на которые не так просто ответить: как оставаться любящей и послушной дочерью и вместе с тем быть честной перед своей совестью? Можно ли любить врага семьи? И Д. произносит знаменитые слова: «Что есть Монтекки? Разве так зовут /Лицо и плечи, ноги, грудь и руки?.. Что значит имя? Роза пахнет розой, /Хоть розой назови ее, хоть нет». Однако и Д., и Ромео остаются людьми своей эпохи, они не властны вырваться из тисков ее нравов и предрассудков. Когда Д., желая отвести беду от бежавшего в Мантую Ромео, говорит матери, жаждущей отравить убийцу Тибальта, что она сама составит смертоносное зелье, леди Капулетти ничуть не удивлена ее познаниями в области отравляющих веществ и не порицает дочь, готовую мстить с такой же жестокостью, как и мужчины ее семьи. Шекспир чуть ли не с отеческой нежностью относится к своим персонажам, он, как их творец, «видит их насквозь», но не порицает за слабость. Он убеждает нас в том, что именно ЭТИ люди, со всеми их пороками и недостатками, достойны любви, ибо только она одна может возвысить их над несовершенством этой жизни и от зла, царящего в мире.
Я ехал на север Байкала
Ледовой дорогой.
Она
Огромную стройку питала
И хлебом, и солью
Одна.
В местах этих издавна
тропкой
Ходил меж торосов рыбак.
А ныне просторно
И знобко
Летел сквозь заносы
Большак.
И обочь,
Пятная сугробы,
Как в наших местах повелось,
Валялись
То старые робы,
То шины,
То ржавая ось.
В снегу головешки чернели,
Как стая нахальных ворон,
Пятном ядовитым
в метели
Темнел подожженный .
Представилось горько и просто:
Весною
Нетонущий хлам
Все море
Шершавой коростой
Затянет,
Плывя по волнам...
- Да что же вы,
Подлые души! -
То ль деда
отчаянный крик,
То ль голос Байкала,
недужен,
Мне в самое сердце проник!
- Да что же вы, люди! -
Кричала
Душа моя снова,
Когда
В байкальском порту,
У причала,
Мазутная билась вода.
"Бичи",
волосаты, как барсы,
Хмельных не умыв образин,
Из грязной, обшарпанной баржи
Лениво качали бензин.
Плескали, случалось, под ноги,
Плевали в тоске ножевой
На пятна,
Что, словно ожоги,
Мертвели на зыби живой.
И кто-то
С таких же посудин
Объедки бросал за корму,
Ни судьям земным
Не подсуден,
Ни вышним богам.
Никому!
Да разве такое возможно? -
В груди закипало,
Когда
Я видел, как в речке таежной
Шоферов
лихая орда
Смывала с машин многотонных
Годичную копоть и грязь,
В сторонке от трасс монотонных
Работы своей не стыдясь;
Когда на участок далекий
Такой же духовный урод
Спешил напрямик,
Без дороги,
И вел напролом вездеход,
Сбивая подлесок,
Сметая
В речонку деревья,
Как в ров,
И лоно земли разрывая,
Как лезвием - кожный покров;
Когда по-над кручей байкальской
Какой-то "романтик"
Опять
Огонь оставлял -
Не бенгальский -
В костре позабытом
мерцать,
И вскоре
прибоем багровым
Деревья крушил пред собой
Пожар необузданный:
Словом,
Когда этот наглый разбой
Творился на плесе и суше
"Царями" природы живой; -
Да что же вы,
подлые души? -
Мерещился суд мировой.