Как представленный во фрагменте портрет характеризует героя?

В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, — словом, все те, которых называют господами средней руки. В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод. Въезд его не произвел в городе совершенно никакого шума и не был сопровожден ничем особенным; только два русских мужика, стоявшие у дверей кабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к экипажу, чем к сидевшему в нем. «Вишь ты, — сказал один другому, — вон какое колесо! что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» — «Доедет», — отвечал другой. «А в Казань-то, я думаю, не доедет?» — «В Казань не доедет», — отвечал другой. Этим разговор и кончился. Да еще, когда бричка подъехала к гостинице, встретился молодой человек в белых канифасовых панталонах, весьма узких и коротких, во фраке с покушеньями на моду, из-под которого видна была манишка, застегнутая тульскою булавкою с бронзовым пистолетом. Молодой человек оборотился назад, посмотрел экипаж, придержал рукою картуз, чуть не слетевший от ветра, и пошел своей дорогой.

Когда экипаж въехал на двор, господин был встречен трактирным слугою, или половым, как их называют в русских трактирах, живым и вертлявым до такой степени, что даже нельзя было рассмотреть, какое у него было лицо. Он выбежал проворно, с салфеткой в руке, — весь длинный и в длинном демикотонном сюртуке со спинкою чуть не на самом затылке, встряхнул волосами и повел проворно господина вверх по всей деревянной галерее показывать ни ему богом покой. Покой был известного рода, ибо гостиница была тоже известного рода, то есть именно такая, как бывают гостиницы в губернских городах, где за два рубля в сутки проезжающие получают покойную комнату с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов, и дверью в соседнее помещение, всегда заставленною комодом, где устраивается сосед, молчаливый и спокойный человек, но чрезвычайно любопытный, интересующийся знать о всех подробностях проезжающего. Наружный фасад гостиницы отвечал ее внутренности: она была очень длинна, в два этажа; нижний не был выштукатурен и оставался в темно-красных кирпичиках, еще более потемневших от лихих погодных перемен и грязноватых уже самих по себе; верхний был выкрашен вечною желтою краскою; внизу были лавочки с хомутами, веревками и баранками. В угольной из этих лавочек, или, лучше, в окне, помещался сбитенщик с самоваром из красной меди и лицом так же красным, как самовар, так что издали можно бы подумать, что на окне стояло два самовара, если б один самовар не был с черною как смоль бородою.

Пока приезжий господин осматривал свою комнату, внесены были его пожитки: прежде всего чемодан из белой кожи, несколько по-истасканный, показывавший, что был не в первый раз в дороге. Чемодан, внесли кучер Селифан, низенький человек в тулупчике, и лакей Петрушка, малый лет тридцати, в подержанном сюртуке, как видно с барского плеча, малый немного суровый на взгляд, с очень крупными губами и носом. Вслед за чемоданом внесен был небольшой ларчик красного дерева с штучными выкладками из карельской березы, сапожные колодки и завернутая в синюю бумагу жареная курица. Когда все это было внесено, кучер Селифан отправился на конюшню возиться около лошадей, а лакей Петрушка стал устраиваться в маленькой передней, очень темной конурке, куда уже успел притащить свою шинель и вместе с нею какой-то свой собственный запах, который был сообщен и принесенному вслед за тем мешку с разным лакейским туалетом. В этой конурке он приладил к стене узенькую трехногую кровать, накрыв ее небольшим подобием тюфяка, убитым и плоским, как блин, и, может быть, так же замаслившимся, как блин, который удалось ему вытребовать у хозяина гостиницы

На опушке леса жила-была сойка. Как все сойки, она была очень болтливая и шумная. А еще она была жадная. Когда она находила что-то вкусное, она громко кричала: "Мое!" "Мое!".

Даже когда она пролетала над полями и лесами, реками и озерами, она тоже кричала: "Мое!" "Мое!".

Как-то утром летала она себе над зеленым лесом. Было очень красиво: солнышко только-только взошло, и верхущки высоких деревьев в его лучах казались золотыми. тут внизу что-то блеснула, и сойка спустилась вниз. Увидела она небольшое озерцо, а на берегу раскидистую яблоню, усыпанную спелыми плодами. Обрадовалась сойка и громко закричала: "Это все мое! Я нашла! Мое, мое!"

Сойка кричала так громко, что звери и птицы со всей округи услышали ее. Скоро у дерева было на протолкнуться. Белки, зайцы, дикие кабаны, другие сойки, скворцы - все стали лакомиться яблочками и быстро все съели. А болтливая сойка все повторяла: "Ну, это же мое! Мое!".

Так и осталась она ни с чем.

Тут и сказке конец, а кто слушал - молодец.

рПреданияПредания — поэтическая автобиография народа. Предание — жанр фольклора. Это устный рассказ, который содержит сведения об исторических лицах, событиях, передающихся из поколения в поколение. Возникают предания часто из рассказа очевидцев. На фоне больших и малых исторических событий, народных движений вырисовываются монументальные фигуры государственных деятелей Древней Руси. Первый из них — Рюрик, родоначальник первой княжеской династии. Цикл сказаний посвящен Ивану Грозному. Последующие страницы устной летописи надолго останавливаются на деяниях Петра Первого. Иван Грозный изображен в архаической традиции — в качестве жреца, мага, всесильного царя («Наказание реки Волги»). Веяние времени отражает тему его борьбы с колдовством («Сороки-ведьмы» ).Ранние предания о Петре Первом связаны с походами на Азов. Готовясь ко второму из них и взятию Азовской крепости, монарх отдает приказ о строительстве флота в Воронеже, а потом и сам работает на верфи («Петр и плотник», «Царь Петр и солдат»). В народной памяти запечатлены приезд Петра на Север в 1702 году, победа над шведами, Полтавская баталия («Петр Первый в Троицко-Сергиевском монастыре»). В каждом из преданий сказался настрой Петровской эпохи: раскованность в поведении героев, юмор в повествовании, изображение исторических событий на бытовом, а то и будничном фоне.Там, где Петр, навсегда осталась память о деятельном, нетерпеливом «осударе». Рядом с Петром встают те, чьими трудами мужала Россия, — землепашцы, рыбаки, мастеровые, солдаты.По Н. КриничнойВопросы и заданияВспомните, какие былички и предания были прочитаны вами в предыдущих классах.Что вы узнали о преданиях из статьи Н. Криничной? Перескажите ее.Воцарение Ивана ГрозногоПрежде как на Руси царей выбирали: умрет царь — сейчас весь народ на реку идет и свечи на руках держит. Опустят эти свечи в воду, потом вынут, у кого загорится — тот и царь.У одного барина был крепостной человек — Иван. Подходит время царя выбирать, барин и говорит ему:— Иван, пойдем на реку. Когда я царем стану, так тебе вольную дам, куда хочешь, туда и иди!А Иван ему на это:— Коли я, барин, в цари угожу, так тебе беспременно голову срублю!Пошли через реку, опустили свечи — у Ивана свеча и загорись. Стал Иван царем, вспомнил свое обещанье: барину голову срубил. Вот с этой поры за это его Грозным и прозвали.Сороки-ведьмыКогда царем в Москве был Иван Васильевич Грозный, то на Русской земле расплодилось всякой нечисти и безбожия многое множество. Долго горевал благочестивый царь о погибели народа христианского и задумал наконец извести нечистых людей на этом свете, чтобы меньше было зла, уничтожить колдуний и ведьм. Разослал он гонцов по царству с грамотами, чтобы не таили православные и высылали спешно к Москве, где есть ведьмы и переметчицы. По этому царскому наказу навезли со всех сторон старых баб и рассадили их по крепостям, с строгим караулом, чтобы не ушли. Тогда царь отдал приказ, чтобы всех привели на площадь. Собрались они в большом числе, стали в кучку, друг на дружку переглядываются и улыбаются. Вышел сам царь на площадь и велел обложить всех ведьм соломой. Когда навезли соломы и обложили кругом, он приказал запалить со всех сторон, чтобы уничтожить всякое колдовство на Руси, на своих глазах.Охватило полымя ведьм — и они подняли визг, крик и мяуканье. Поднялся густой черный столб дыма, и полетели из него сороки, одна за другою — видимо-невидимо. Значит, все ведьмы-переметчицы обернулись в сорок и улетели и обманули царя в глаза.Разгневался тогда Грозный-царь и послал им вслед проклятие:— Чтобы вам, — говорит, — отныне и до веку оставаться сороками!Так все они и теперь летают сороками, питаются мясом и сырыми яйцами. До сих пор боятся они царского проклятия пуще острого ножа. Поэтому ни одна сорока никогда не долетает до Москвы ближе шестидесяти верст в округе.Петр и плотникЦарь приезжал в Воронеж корабли строить, за то ему и памятник в Воронеже поставлен. Сказывали, что он иногда вроде как рабочим был: сам рубил и пилил.Созвали в Воронеже лучших плотников и всех к работе приставили. И был среди них лучший из лучших мастер. Вот начали работать, работает с ними и Петр. А мастеру и невдомек, что с ним работает сам царь, думал: какой-нибудь новичок из приезжих. Посмотрел он, как Петр плотничает, и выругал его крепким словом: то не так, другое не эдак. Стал ему показывать, и Петр быстро все перенял. А когда стали шабашить, он и говорит мастеру:— Хоть ты меня и крепко ругал, но я зла на тебя не имею за науку.Снял со своей руки кольцо и отдал мастеру.— Носи, — говорит, — да вспоминай, что науку царю преподал.Вопросы