все жители города только и говорили, что о покупках чичикова. больше всего рассуждали о том, выгодно ли покупать крестьян на вывод. многие были убеждены в том, что переселение крестьян – вещь ненадежная – на новой земле, где ничего нет, мужик не уживется, и, скорее всего, сбежит. другие же считали, что « человек способен ко всему и привыкает ко всякому климату. пошли его хоть в камчатку, да дай только теплые рукавицы, он похлопает руками, топор в руки, и пошел рубить себе новую избу». но ведь, известно, что помещик хорошего крестьянина не продаст, значит, это все купленные чичиков мужики – пьяницы и воры, праздношатайки и буйного поведения. однако некоторые считали, что, переселившись на новое место, крестьяне могут измениться и стать хорошими работниками. ведь известно немало таких случаев.
одним словом, многих просто устрашала трудность переселения такого огромного количества крестьян; побаивались, как бы мужики чичикова не затеяли бунт. но полицеймейстер попытался успокоить горожан, заверив их, что на любое волнение есть «власть капитана-исправника». по поводу обращения чичикова с купленными мужиками давали много советов: одни советовали обходиться с ними строго и жестко, другие, напротив, мягко и кротко. почтмейстер заметил, что чичиков может стать для мужиков своего рода отцом и им получить хоть какое-нибудь образование. некоторые даже предлагали чичикову конвой, чтобы во время переезда крестьян на новое место не произошло ничего непредвиденного. но от конвоя наш герой отказался, заверив благожелателей в том, что купленные им крестьяне – народ смирный и бунтовать не собираются.
однако все разговоры, развернувшиеся вокруг покупки крестьян, к самым благоприятным последствиям для чичикова. «пронеслись слухи, что он миллионщик». жители города и так любили чичикова, а теперь полюбили еще душевнее. нужно заметить, что все они были добрыми людьми, хорошо ладили между собой и общались как-то особенно простодушно.
многие были не без образования: председатель палаты знал наизусть «людмилу» жуковского, которая еще была тогда непростывшею новостию, и мастерски читал многие места, особенно: «бор заснул; долина спит» и слово «чу! » так, что в самом деле виделось, как будто долина спит; для большего сходства он даже в это время зажмуривал глаза. почтмейстер вдался более в философию и читал весьма прилежно, даже по ночам… впрочем, он был остряк, цветист в словах и любил, как сам выражался, уснастить речь. уснащивал он речь тоже довольно удачно подмаргиванием, прищуриванием одного глаза, что все придавало весьма едкое выражение многим его сатирическим намекам. прочие тоже были более или менее люди просвещенные: кто читал карамзина, кто «московские ведомости», кто даже и совсем ничего не читал. кто был то, что называют тюрюк, то есть человек, которого нужно было подымать пинком на что-нибудь; кто был просто байбак, лежавший, как говорится, весь век на боку, которого даже напрасно было подымать: не встанет ни в каком случае. насчет благовидности уже известно, все они были люди надежные, чахоточного между ними никого не было. все были такого рода, которым жены в нежных разговорах, происходящих в уединении, давали названия: кубышки, толстунчика, пузантика, чернушки, кики, жужу и проч. но вообще они были народ добрый, полны гостеприимства, и человек, вкусивший с ними хлеба ли или просидевший вечер за вистом, уже становился чем-то близким, тем более чичиков с своими обворожительными качествами и приемами, знавший в самом деле великую тайну нравиться. они так полюбили его, что он не видел средств, как вырваться из города; только и слышал он: «ну, недельку, еще одну недельку поживите с нами, павел иванович! » – словом, он был носим, как говорится, на руках.
на чичиков произвел особенное впечатление. нужно сказать, что « города n были то, что называют » «что же до того, как вести себя, соблюсти тон, поддержать то они в этом опередили даже московских и петербургских. в нравах они были строги, исполнены негодования противу всего порочного и всяких соблазнов, казнили без всякой пощады всякие слабости. если ж между ними и происходило какое-нибудь то, что называют другое-третье, то оно происходило втайне. еще нужно сказать, что города n отличались, подобно многим петербургским, необыкновенною осторожностию и приличием в словах и выражениях. никогда не говорили они: “я высморкалась”, “я вспотела”, “я плюнула”, а говорили: “я облегчила себе нос”, “я обошлась посредством платка”. чтобы еще более облагородить язык, половина почти слов была выброшена вовсе из разговора и потому весьма часто было нужно прибегать к французскому языку, зато уж там, по-французски, другое дело: там позволялись такие слова, которые были гораздо пожестче упомянутых».
ответ:
все жители города только и говорили, что о покупках чичикова. больше всего рассуждали о том, выгодно ли покупать крестьян на вывод. многие были убеждены в том, что переселение крестьян – вещь ненадежная – на новой земле, где ничего нет, мужик не уживется, и, скорее всего, сбежит. другие же считали, что « человек способен ко всему и привыкает ко всякому климату. пошли его хоть в камчатку, да дай только теплые рукавицы, он похлопает руками, топор в руки, и пошел рубить себе новую избу». но ведь, известно, что помещик хорошего крестьянина не продаст, значит, это все купленные чичиков мужики – пьяницы и воры, праздношатайки и буйного поведения. однако некоторые считали, что, переселившись на новое место, крестьяне могут измениться и стать хорошими работниками. ведь известно немало таких случаев.
одним словом, многих просто устрашала трудность переселения такого огромного количества крестьян; побаивались, как бы мужики чичикова не затеяли бунт. но полицеймейстер попытался успокоить горожан, заверив их, что на любое волнение есть «власть капитана-исправника». по поводу обращения чичикова с купленными мужиками давали много советов: одни советовали обходиться с ними строго и жестко, другие, напротив, мягко и кротко. почтмейстер заметил, что чичиков может стать для мужиков своего рода отцом и им получить хоть какое-нибудь образование. некоторые даже предлагали чичикову конвой, чтобы во время переезда крестьян на новое место не произошло ничего непредвиденного. но от конвоя наш герой отказался, заверив благожелателей в том, что купленные им крестьяне – народ смирный и бунтовать не собираются.
однако все разговоры, развернувшиеся вокруг покупки крестьян, к самым благоприятным последствиям для чичикова. «пронеслись слухи, что он миллионщик». жители города и так любили чичикова, а теперь полюбили еще душевнее. нужно заметить, что все они были добрыми людьми, хорошо ладили между собой и общались как-то особенно простодушно.
многие были не без образования: председатель палаты знал наизусть «людмилу» жуковского, которая еще была тогда непростывшею новостию, и мастерски читал многие места, особенно: «бор заснул; долина спит» и слово «чу! » так, что в самом деле виделось, как будто долина спит; для большего сходства он даже в это время зажмуривал глаза. почтмейстер вдался более в философию и читал весьма прилежно, даже по ночам… впрочем, он был остряк, цветист в словах и любил, как сам выражался, уснастить речь. уснащивал он речь тоже довольно удачно подмаргиванием, прищуриванием одного глаза, что все придавало весьма едкое выражение многим его сатирическим намекам. прочие тоже были более или менее люди просвещенные: кто читал карамзина, кто «московские ведомости», кто даже и совсем ничего не читал. кто был то, что называют тюрюк, то есть человек, которого нужно было подымать пинком на что-нибудь; кто был просто байбак, лежавший, как говорится, весь век на боку, которого даже напрасно было подымать: не встанет ни в каком случае. насчет благовидности уже известно, все они были люди надежные, чахоточного между ними никого не было. все были такого рода, которым жены в нежных разговорах, происходящих в уединении, давали названия: кубышки, толстунчика, пузантика, чернушки, кики, жужу и проч. но вообще они были народ добрый, полны гостеприимства, и человек, вкусивший с ними хлеба ли или просидевший вечер за вистом, уже становился чем-то близким, тем более чичиков с своими обворожительными качествами и приемами, знавший в самом деле великую тайну нравиться. они так полюбили его, что он не видел средств, как вырваться из города; только и слышал он: «ну, недельку, еще одну недельку поживите с нами, павел иванович! » – словом, он был носим, как говорится, на руках.
на чичиков произвел особенное впечатление. нужно сказать, что « города n были то, что называют » «что же до того, как вести себя, соблюсти тон, поддержать то они в этом опередили даже московских и петербургских. в нравах они были строги, исполнены негодования противу всего порочного и всяких соблазнов, казнили без всякой пощады всякие слабости. если ж между ними и происходило какое-нибудь то, что называют другое-третье, то оно происходило втайне. еще нужно сказать, что города n отличались, подобно многим петербургским, необыкновенною осторожностию и приличием в словах и выражениях. никогда не говорили они: “я высморкалась”, “я вспотела”, “я плюнула”, а говорили: “я облегчила себе нос”, “я обошлась посредством платка”. чтобы еще более облагородить язык, половина почти слов была выброшена вовсе из разговора и потому весьма часто было нужно прибегать к французскому языку, зато уж там, по-французски, другое дело: там позволялись такие слова, которые были гораздо пожестче упомянутых».