Какому событию посвящено стихотворения М. Ю. Лермонтова "Бородино"? Каким настроением оно пронизано? О чем сожалеет герой стихотворения, что его радует
Когда я читала рассказ И.С.Тургенева "Муму", я сочувствовала Герасиму. Он был хороший и добрый, добросовестно выполнял свою работу, но вот с хозяйкой ему не повезло. Капризная барыня велела ему утопить собачку - единственное дорогое Герасиму существо. Выполнив бесчеловечный приказ, он ушел от барыни в деревню. На месте Герасима я бы, наверное, тоже ушла, но раньше. Я бы не стала топить собаку. Тем более в деревне Муму можно было бы спрятать.
Мне очень жаль Герасима: ведь крепостному крестьянину не удастся уйти от барыни - его все равно вернут туда, где ему плохо. А единственного друга он лишился - из-за барского каприза.
Говорят, в старину в нашем маленьком городе на какой-то колокольне висел сторожевой колокол и в него положено было звонить, только если подходил неприятель. Этот сторожевой звон подхватывали на колокольне в ближайшем селе, и так от колокольни к колокольне звон с вестью о неприятеле докатывался до Москвы. Тогда без всякого промедления по этому особенному военному звону собиралось войско и выходило навстречу неприятелю.
Вот отчего будто бы наш любимый маленький город получил свое прекрасное имя: Звени-город.
Мы живем верстах в семи от Звенигорода — в деревне Дунине на берегу реки Москвы. Правый берег нашей реки в этом месте очень высок и поднимается многими ступеньками-террасами вверх. На средней ступеньке стоит наш домик, и нам видно из окна, и как дети в школу идут по мосткам,— школа на той стороне реки в селе Козине,— и как рыбу ловят в реке.
Кто видел реку в Москве, тот не узнает ее в Дунине, скажет, это совсем другая река. До чего узка тут река в сравнении с московской! Летом у нас два мальчика, один с нашего берега, хорошо понатужившись, перекидывает другому мальчику на другой берег камешек с ниточкой, и так оба мальчика соединяются. Посредине этой лески над рекой висит крючок («зазубрик»), и на этом зазуб-рике насажен живец: обыкновенно это бывает пескарь, но случается и плотичка, и маленький окунь. Мальчики леску то подтянут, то ослабят, чтобы наживка не ныряла глубоко в реку, а только бы тюкала о поверхность воды и опять поднималась вверх над водой.
Есть в реке щука, есть шелеспер, голавль, окуньчерез нашу Москву-реку, и трикотажницы зашумят по мосткам, мешая нам ловить пескарей.
Но далеко до этого времени. Под вечер мы опять сидим на холме: на самом верху наш командир Ваня, вокруг него все школьники, а пониже школьников в кружке все молодые трикотажницы.
Мы еще не остыли от работы и как будто ждем команды своего командира.
Вон карий, и ясный, и твердый, и такой чистый глазок нашего лучшего ученика Васи Веселкина требовательно глядит в рассеянные по голубому пространству голубые глаза командира.
— Ваня!— решился позвать Вася Веселкин.
— Ну?— отвечает Ваня.
— Ты везде бывал?—спрашивает Веселкин.
— И везде,— отвечает командир,— и за везде: я весь путь войной от Сталинграда и до Берлина.
Все это известно, и, конечно, мальчик хочет что-то спросить еще и не может, усиливается и только краснеет, а лодочник собрался в себе и ждет. Надо скорей мальчику.
— Ваня!— сказали мы.— Веселкин хочет сказать: «Ты много видел всяких земель. Есть ли на свете где-нибудь местность краше нашего Дунина?»
— Что там земли разные!— отвечает Ваня.— Я видел море. Да, папаша, Черное море!
— Видел Черное море!— подхватили школьник
Столько Ваня насказал всего о красивых землях своих и чужихстран! Трикотажницы перестали даже меня укорять, и один только Вася Веселкин смотрел на меня и чего-то все ждал и ждал...
И вдруг Ваня-инвалид обернулся прямо ко мне, стукнул себя в грудь кулаком и сказал с таким чувством, как будто он хотел молотком из камня навсегда вырубить свои слова:их слов выходило то самое, чего мы все так страстно хотели и не смели друг другу сказать: на свете сейчас в эту чудесную пору русской весны для нас
Когда я читала рассказ И.С.Тургенева "Муму", я сочувствовала Герасиму. Он был хороший и добрый, добросовестно выполнял свою работу, но вот с хозяйкой ему не повезло. Капризная барыня велела ему утопить собачку - единственное дорогое Герасиму существо. Выполнив бесчеловечный приказ, он ушел от барыни в деревню. На месте Герасима я бы, наверное, тоже ушла, но раньше. Я бы не стала топить собаку. Тем более в деревне Муму можно было бы спрятать.
Мне очень жаль Герасима: ведь крепостному крестьянину не удастся уйти от барыни - его все равно вернут туда, где ему плохо. А единственного друга он лишился - из-за барского каприза.
Вот отчего будто бы наш любимый маленький город получил свое прекрасное имя: Звени-город.
Мы живем верстах в семи от Звенигорода — в деревне Дунине на берегу реки Москвы. Правый берег нашей реки в этом месте очень высок и поднимается многими ступеньками-террасами вверх. На средней ступеньке стоит наш домик, и нам видно из окна, и как дети в школу идут по мосткам,— школа на той стороне реки в селе Козине,— и как рыбу ловят в реке.
Кто видел реку в Москве, тот не узнает ее в Дунине, скажет, это совсем другая река. До чего узка тут река в сравнении с московской! Летом у нас два мальчика, один с нашего берега, хорошо понатужившись, перекидывает другому мальчику на другой берег камешек с ниточкой, и так оба мальчика соединяются. Посредине этой лески над рекой висит крючок («зазубрик»), и на этом зазуб-рике насажен живец: обыкновенно это бывает пескарь, но случается и плотичка, и маленький окунь. Мальчики леску то подтянут, то ослабят, чтобы наживка не ныряла глубоко в реку, а только бы тюкала о поверхность воды и опять поднималась вверх над водой.
Есть в реке щука, есть шелеспер, голавль, окуньчерез нашу Москву-реку, и трикотажницы зашумят по мосткам, мешая нам ловить пескарей.
Но далеко до этого времени. Под вечер мы опять сидим на холме: на самом верху наш командир Ваня, вокруг него все школьники, а пониже школьников в кружке все молодые трикотажницы.
Мы еще не остыли от работы и как будто ждем команды своего командира.
Вон карий, и ясный, и твердый, и такой чистый глазок нашего лучшего ученика Васи Веселкина требовательно глядит в рассеянные по голубому пространству голубые глаза командира.
— Ваня!— решился позвать Вася Веселкин.
— Ну?— отвечает Ваня.
— Ты везде бывал?—спрашивает Веселкин.
— И везде,— отвечает командир,— и за везде: я весь путь войной от Сталинграда и до Берлина.
Все это известно, и, конечно, мальчик хочет что-то спросить еще и не может, усиливается и только краснеет, а лодочник собрался в себе и ждет. Надо скорей мальчику.
— Ваня!— сказали мы.— Веселкин хочет сказать: «Ты много видел всяких земель. Есть ли на свете где-нибудь местность краше нашего Дунина?»
— Что там земли разные!— отвечает Ваня.— Я видел море. Да, папаша, Черное море!
— Видел Черное море!— подхватили школьник
Столько Ваня насказал всего о красивых землях своих и чужихстран! Трикотажницы перестали даже меня укорять, и один только Вася Веселкин смотрел на меня и чего-то все ждал и ждал...
И вдруг Ваня-инвалид обернулся прямо ко мне, стукнул себя в грудь кулаком и сказал с таким чувством, как будто он хотел молотком из камня навсегда вырубить свои слова:их слов выходило то самое, чего мы все так страстно хотели и не смели друг другу сказать: на свете сейчас в эту чудесную пору русской весны для нас