Да, говорить и слышать я не могу, от рождения глухонемой, но думать, слушать, соображать и чувствовать очень хорошо умею. Эх, и за какие грехи перевели меня в услужение к старой барыне в город из деревни? Видно, потому, что я ото всех наших обликом отличался: двенадцати вершков роста, сложен богатырем, самый лучший тягловой, работаю за четверых, да еще и говорить не умею. Вот, без дела теперь сохну здесь в усадьбе старой и скупой барыни, доживающей свой век в одиночестве, только дворня у нее в окружении, потому что она вдова, а сыновья ее служат в Петербурге, дочери вышли замуж… Привезли меня в Москву, как бесправную скотину, как быка, которого только что взяли с нивы, где сочная трава росла ему по брюхо, — взяли, поставили на вагон железной дороги — и вот, обдавая его тучное тело то дымом с искрами, то волнистым паром, мчат его теперь, мчат со стуком и визгом, а куда мчат — бог весть! Купили мне сапоги, сшили кафтан на лето, на зиму тулуп, дали в руки метлу и лопату и определили дворником. Долго я привыкал, никак не мог понять, зачем я здесь, даже часто останавливался посреди двора и глядел, разинув рот, на всех проходящих, как бы желая добиться от них решения загадочного своего положения, то вдруг уходил куда-нибудь в уголок и, далеко швырнув метлу и лопату, бросался на землю лицом и целые часы лежал на груди неподвижно, как пойманный зверь.
То ли дело раньше: я был на воле как дерево, как дуб, исполинский, молчаливый и могучий. Бывало, выйдешь из своей родной маленькой избушки с братьями в поле, и дело спорится, и пашешь, налегая огромными ладонями на соху. Братья смеялись, потому что им казалось, что я один, без лошаденки, взрезывал упругую грудь земли, либо о Петров день так сокрушительно действовал косой, что хоть бы молодой березовый лесок смахивать с корней долой, либо проворно и безостановочно молотил трехаршинным цепом, и как рычаг опускались и поднимались продолговатые и твердые мышцы моих плеч. А мое постоянное безмолвие придавало торжественную важность работе. Хороший я мужик, а коли язык бы ворочался, глядишь, и жена бы была у меня. А теперь двор мету да стерегу. Смешная работа! Ну что это против работы на земле?! Двор содержать в чистоте, два раза в день привезти бочку с водой, натаскать и наколоть дров для кухни и дома, да чужих не пускать и по ночам караулить. Недавно двух воров поймал, да так лбами их свел, что они, что на глаза мне попались! Все в округе обходят теперь двор стороной с недоброй мыслью. Я порядок люблю! Вон, гуси, какие важные ходят, все порядком у них, а кто сунется к ним – мало не покажется – защиплют до смерти! И я теперь как гусак по двору хожу порядки навожу! Я усердно исполняю свою обязанность: на дворе у меня никогда ни щепок не валяется, ни сору; застрянет ли в грязную пору где-нибудь с бочкой отданная под мое начальство разбитая кляча-водовозка, я только двину плечом — и не только телегу, самое лошадь спихну с места; дрова ли я примусь колоть, топор так и звенит у меня, как стекло, и летят во все стороны осколки и поленья. С дворней я сошелся, но кажусь из-за молчания своего им угрюмым, поэтому мы коротки со всеми, я их за своих считаю. И каморку под кухней мне дали, сделал я там все сам, как захотел, соорудил в ней кровать из дубовых досок на четырех чурбанах, — истинно богатырскую кровать; под кроватью - дюжий сундук; в уголке столик такого же крепкого свойства, а возле столика — стул на трех ножках, да такой прочный и приземистый, что я сам иногда уроню его и дивлюсь прочности его. Каморка моя запирается на замок, ключ всегда ношу с собой. Я не люблю, чтобы ко мне ходили.
Александр Сергеевич Пушкин — величайший поэт всех времен и народов. Его гениальные произведения волновали читателей многих поколений. Но его стихи по-прежнему молоды, интересны и актуальны. Крупнейшим и интереснейшим произведением Александра Сергеевича является роман “Евгений Онегин”. Белинский называл его “энциклопедией русской жизни”. Действительно, роман многосторонен, дает представление о жизни России первой четверти XIX века. Но меня больше интересуют образы героев этой эпохи. Устарели ли наши идеалы по сравнению с пушкинскими временами? Я думаю, нет. Попробую сопоставить двух героев: Татьяну и Онегина. Да, это трудно — сравнивать мужчину и женщину, но и интересно.Татьяна — вдумчивая, романтическая натура, выросшая на русском раздолье.Задумчивость, ее подругаОт самых колыбельных дней,Теченье сельского досугаМечтами украшала ей.Онегин же в суете светской жизни не чувствует ее прелести,Там будет бал, там детский праздник.Куда ж поскачет мой проказник?С кого начнет он? Все равно:Везде поспеть немудрено.Евгений рано устает от бессмысленной жизни, пытается наполнить ее чтением, трудом:Томясь душевной пустотой,Уселся он — с похвальной цельюСебе присвоить ум чужой;Отрядом книг уставил полку.Читал, читал, а все без толку...Образ жизни героев продиктован тем, что Татьяна живет в деревне, а Евгений — в столице. Ее воспитывают няня, природа России, семейный уклад. Герой же был отдан с раннего детства на руки “Мadame и Моnsier”. “Русская душою”, героиня воспринимает жизнь в деревне спокойно. Она живет в гармонии с природой, поэтому не испытывает скуки, тоски. Татьяна — цельная & богатая натура, а не пустой сосуд, который требует заполнения. Героиня любит читать романы, которые ей заполняют однообразие жизни, будят воображение:Ей рано нравились романы;Они ей заменяли все;Она влюблялася в обманыИ Ричардсона и Руссо.Но и русская старина близка героине. Татьяна с удовольствием слушает нянины сказки, верит гаданиям, приметам:...Страшные рассказыЗимою в темноте ночейПленяли больше сердце ей.Волей судьбы оказавшись в деревне, Евгений поступает благоразумно и рационально:Ярем он барщины стариннойОброком легким заменил;И раб судьбу благословил.Но и только. Природа его волнует ровно “два дня”, скука одолевает так же неотвратимо, как и в столице. Евгений не знает русской природы, не умеет ее любить и ценить, понимать ее, так как его воспитывали в городе да еще и иностранцы. Встретив Татьяну, он сразу понял и оценил ее, но “привычке милой не дал ходу, свою постылую свободу я потерять не захотел” — так потом он объяснит Татьяне причину своей холодности.Испытание любовью герой не Он испугался подлинных чувств, потому что привык к светской фальши, “игре”, а искренность Татьяны испугала, даже оттолкнула Евгения. Он пытается обучить героиню скрывать подлинные чувства, уметь лицемерить, то есть тому, что умел сам.Учитесь властвовать собою;Не всякий вас, как я, поймет;К беде неопытность ведет.А вот любить, быть искренним, открытым он не может. Из-за этого теряет единственный шанс, данный Богом или судьбой, быть счастливым. Герой признается:Но я не создан для блаженства;Ему чужда душа моя;Напрасны ваши совершенства:Их вовсе недостоин я.Онегин — противоречивая натура. Он не уважает поместное дворянство, среди которого живет, а с другой стороны — боится быть оклеветанным этими людьми. Из-за этой слабости Онегин убивает на дуэли приятеля и едет путешествовать. Зачем? Чтобы успокоить душу, совесть? А может быть, чтобы погибнуть от шальной пули:Онегин взором сожаленьяГлядит на дымные струиИ мыслит, грустью отуманен:Зачем я пулей в грудь не ранен?Зачем не хилый я старик...Я молод, жизнь во мне крепка;Чего мне ждать? тоска, тоска!Последняя фраза приводит в ужас. Как же печальна и безысходна должна быть жизнь, если молодой человек мечтает о смерти!Татьяна же по-прежнему ровна, спокойна, величава. Но как ей дается это спокойствие?! Она хорошая “ученица”, прекрасно усвоившая урок, данный ей в деревне. Героиня лучше понимает Онегина, чем он сам себя.Роман обрывается на полуфразе. Но автор сказал все, что хотел. Он создал образ героя двадцатых годов XIX века. Нарисовал прекрасный портрет русской женщины, уходящий корнями в деревенскую литературу. И фраза Татьяны:Я вас люблю (к чему лукавить?),Но я другому отдана;Я буду век ему верна, —достойный конец, венчающий этот бессмертный, вечно юный роман.
Да, говорить и слышать я не могу, от рождения глухонемой, но думать, слушать, соображать и чувствовать очень хорошо умею. Эх, и за какие грехи перевели меня в услужение к старой барыне в город из деревни? Видно, потому, что я ото всех наших обликом отличался: двенадцати вершков роста, сложен богатырем, самый лучший тягловой, работаю за четверых, да еще и говорить не умею. Вот, без дела теперь сохну здесь в усадьбе старой и скупой барыни, доживающей свой век в одиночестве, только дворня у нее в окружении, потому что она вдова, а сыновья ее служат в Петербурге, дочери вышли замуж… Привезли меня в Москву, как бесправную скотину, как быка, которого только что взяли с нивы, где сочная трава росла ему по брюхо, — взяли, поставили на вагон железной дороги — и вот, обдавая его тучное тело то дымом с искрами, то волнистым паром, мчат его теперь, мчат со стуком и визгом, а куда мчат — бог весть! Купили мне сапоги, сшили кафтан на лето, на зиму тулуп, дали в руки метлу и лопату и определили дворником. Долго я привыкал, никак не мог понять, зачем я здесь, даже часто останавливался посреди двора и глядел, разинув рот, на всех проходящих, как бы желая добиться от них решения загадочного своего положения, то вдруг уходил куда-нибудь в уголок и, далеко швырнув метлу и лопату, бросался на землю лицом и целые часы лежал на груди неподвижно, как пойманный зверь.
То ли дело раньше: я был на воле как дерево, как дуб, исполинский, молчаливый и могучий. Бывало, выйдешь из своей родной маленькой избушки с братьями в поле, и дело спорится, и пашешь, налегая огромными ладонями на соху. Братья смеялись, потому что им казалось, что я один, без лошаденки, взрезывал упругую грудь земли, либо о Петров день так сокрушительно действовал косой, что хоть бы молодой березовый лесок смахивать с корней долой, либо проворно и безостановочно молотил трехаршинным цепом, и как рычаг опускались и поднимались продолговатые и твердые мышцы моих плеч. А мое постоянное безмолвие придавало торжественную важность работе. Хороший я мужик, а коли язык бы ворочался, глядишь, и жена бы была у меня. А теперь двор мету да стерегу. Смешная работа! Ну что это против работы на земле?! Двор содержать в чистоте, два раза в день привезти бочку с водой, натаскать и наколоть дров для кухни и дома, да чужих не пускать и по ночам караулить. Недавно двух воров поймал, да так лбами их свел, что они, что на глаза мне попались! Все в округе обходят теперь двор стороной с недоброй мыслью. Я порядок люблю! Вон, гуси, какие важные ходят, все порядком у них, а кто сунется к ним – мало не покажется – защиплют до смерти! И я теперь как гусак по двору хожу порядки навожу! Я усердно исполняю свою обязанность: на дворе у меня никогда ни щепок не валяется, ни сору; застрянет ли в грязную пору где-нибудь с бочкой отданная под мое начальство разбитая кляча-водовозка, я только двину плечом — и не только телегу, самое лошадь спихну с места; дрова ли я примусь колоть, топор так и звенит у меня, как стекло, и летят во все стороны осколки и поленья. С дворней я сошелся, но кажусь из-за молчания своего им угрюмым, поэтому мы коротки со всеми, я их за своих считаю. И каморку под кухней мне дали, сделал я там все сам, как захотел, соорудил в ней кровать из дубовых досок на четырех чурбанах, — истинно богатырскую кровать; под кроватью - дюжий сундук; в уголке столик такого же крепкого свойства, а возле столика — стул на трех ножках, да такой прочный и приземистый, что я сам иногда уроню его и дивлюсь прочности его. Каморка моя запирается на замок, ключ всегда ношу с собой. Я не люблю, чтобы ко мне ходили.