я познакомился с геннадием несколько лет назад в крыму, на берегу коктебельской бухты, что недалеко от феодосии. в парке уже заиграла музыка, уже зажглись фонари и всякого рода мошкара повела вокруг них свой бессмысленный, но красивый танец, а скала хамелеон на восточном берегу бухты все еще была освещена закатным солнцем. в свою очередь молодой месяц уже висел в зеленоватом небе над горой сюрюккая. гора эта на первый взгляд кажется осколком луны или какой-нибудь другой безжизненной планеты, но, приглядевшись, можно заметить, что она напоминает и тот профиль, который великий пушкин часто рисовал на полях своих рукописей.
в тот год море съело коктебельские пляжи почти до самой бетонной стены, и для отдыхающих были устроены над водой дощатые . вот по такому я и разгуливал почти в полном одиночестве, размышляя о морских животных, о горных цветах и минералах, о почтовых марках, автомобилях и о спортивных соревнованиях, потрясавших тогда все цивилизованное человечество.
кроме меня, на находился лишь один человек — рослый плечистый мальчик с умным и привлекательным лицом. опершись на перила, он задумчиво смотрел в море, где по гребням бойких, беспорядочно прыгающих волн еще скользили розоватые блики заката, где иногда мелькали острые плавники дельфинов да кто-то мощно плавал стилем баттерфляй.
пловец этот привлек мое внимание. из воды ритмично вырывалась могучая спина. взмахнув огромными руками, пловец бросался грудью на очередную волну и двигался вперед с удивительной скоростью.
— не знаете, кто это там так здорово плавает? — спросил я мальчика.
— это моя бабушка, — тихо ответил он.
— бабушка? ! — вскричал я. — это удивительно.
— ничего удивительного, — возразил мальчик. — до великой отечественной войны она была чемпионом осоавиахима в плавании на сто метров баттерфляем. и по прыжкам с трамплина, — , добавил он.
едва справившись с изумлением, я осторожно спросил:
— а во время войны?
— во время войны ей пришлось, как и многим другим летчицам, служить в бомбардировочной авиации…
бабушка тем временем совсем исчезла в быстро темнеющем море. я покосился на мальчика. он смотрел прямо перед собой за еще различимую черту горизонта. отблеск молодого месяца стоял в его глазах. на груди его я заметил висящий на толстой цепочке якорек с припаянной к нему старинной монетой, похожей на испанский дублон xvi века.
— а вы почему не плаваете со своей бабушкой? — спросил я.
он плечами.
— да так, не хочется…
— может, не умеете?
он быстро взглянул на меня и усмехнулся:
— просто мне надоело плавать. за последний год мне это занятие немного прискучило.
что-то таинственное послышалось мне в его голосе, когда он произнес эту довольно странную для мальчика фразу. еще раз я посмотрел на него, и мне показалось, что он сейчас находится не на коктебельском пляже, а где-то в другом месте, где-то далеко, далеко, …
— а вы, я вижу, писатель, — проговорил он.
— как вы догадались? — вновь поразился я.
— а вон у вас мозоль на указательном пальце правой руки. такие мозоли есть у всех писателей. конечно, у тех, кто пишет.
удивлению моему не было конца.
— позвольте, но как вы увидели эту мозоль в такой темноте?
— у меня довольно острое зрение.
— ну хорошо, а если бы я писал на пишущей
— тогда я догадался бы по другим признакам.
— фантастика! — воскликнул я. — вы меня не
— геннадий, — назвал он свое имя. я тоже представился.
— я достаточно хорошо воспитан, василий павлович, — сказал геннадий, — чтобы не разыгрывать взрослых. — он глянул в ночное уже море. — бабушка возвращается.
в темноте слышались только музыка и голоса из парка да плеск волн.
— все-таки разыгрываете меня, геннадий…
— да нет. она уже в десяти метрах… плывет под водой.
я познакомился с геннадием несколько лет назад в крыму, на берегу коктебельской бухты, что недалеко от феодосии. в парке уже заиграла музыка, уже зажглись фонари и всякого рода мошкара повела вокруг них свой бессмысленный, но красивый танец, а скала хамелеон на восточном берегу бухты все еще была освещена закатным солнцем. в свою очередь молодой месяц уже висел в зеленоватом небе над горой сюрюккая. гора эта на первый взгляд кажется осколком луны или какой-нибудь другой безжизненной планеты, но, приглядевшись, можно заметить, что она напоминает и тот профиль, который великий пушкин часто рисовал на полях своих рукописей.
в тот год море съело коктебельские пляжи почти до самой бетонной стены, и для отдыхающих были устроены над водой дощатые . вот по такому я и разгуливал почти в полном одиночестве, размышляя о морских животных, о горных цветах и минералах, о почтовых марках, автомобилях и о спортивных соревнованиях, потрясавших тогда все цивилизованное человечество.
кроме меня, на находился лишь один человек — рослый плечистый мальчик с умным и привлекательным лицом. опершись на перила, он задумчиво смотрел в море, где по гребням бойких, беспорядочно прыгающих волн еще скользили розоватые блики заката, где иногда мелькали острые плавники дельфинов да кто-то мощно плавал стилем баттерфляй.
пловец этот привлек мое внимание. из воды ритмично вырывалась могучая спина. взмахнув огромными руками, пловец бросался грудью на очередную волну и двигался вперед с удивительной скоростью.
— не знаете, кто это там так здорово плавает? — спросил я мальчика.
— это моя бабушка, — тихо ответил он.
— бабушка? ! — вскричал я. — это удивительно.
— ничего удивительного, — возразил мальчик. — до великой отечественной войны она была чемпионом осоавиахима в плавании на сто метров баттерфляем. и по прыжкам с трамплина, — , добавил он.
едва справившись с изумлением, я осторожно спросил:
— а во время войны?
— во время войны ей пришлось, как и многим другим летчицам, служить в бомбардировочной авиации…
бабушка тем временем совсем исчезла в быстро темнеющем море. я покосился на мальчика. он смотрел прямо перед собой за еще различимую черту горизонта. отблеск молодого месяца стоял в его глазах. на груди его я заметил висящий на толстой цепочке якорек с припаянной к нему старинной монетой, похожей на испанский дублон xvi века.
— а вы почему не плаваете со своей бабушкой? — спросил я.
он плечами.
— да так, не хочется…
— может, не умеете?
он быстро взглянул на меня и усмехнулся:
— просто мне надоело плавать. за последний год мне это занятие немного прискучило.
что-то таинственное послышалось мне в его голосе, когда он произнес эту довольно странную для мальчика фразу. еще раз я посмотрел на него, и мне показалось, что он сейчас находится не на коктебельском пляже, а где-то в другом месте, где-то далеко, далеко, …
— а вы, я вижу, писатель, — проговорил он.
— как вы догадались? — вновь поразился я.
— а вон у вас мозоль на указательном пальце правой руки. такие мозоли есть у всех писателей. конечно, у тех, кто пишет.
удивлению моему не было конца.
— позвольте, но как вы увидели эту мозоль в такой темноте?
— у меня довольно острое зрение.
— ну хорошо, а если бы я писал на пишущей
— тогда я догадался бы по другим признакам.
— фантастика! — воскликнул я. — вы меня не
— геннадий, — назвал он свое имя. я тоже представился.
— я достаточно хорошо воспитан, василий павлович, — сказал геннадий, — чтобы не разыгрывать взрослых. — он глянул в ночное уже море. — бабушка возвращается.
в темноте слышались только музыка и голоса из парка да плеск волн.
— все-таки разыгрываете меня, геннадий…
— да нет. она уже в десяти метрах… плывет под водой.
— может быть, вы видите ночью, как