Можно ли, основываясь первых двух книгах, сказать, что Есенин с самого начала придерживался принципа, сформулированного гораздо позднее в цикле "Персидские мотивы": "У всего своя походка есть, что приятно уху, что для глаза"?
А. С. Пушкин заинтересовался событиями Пугачевского бунта (судя по его письму к брату) в 1824 году, во время михайловской ссылки; просил прислать известный, даже модный (хотя, как оказалось, полный нелепостей и вздора) роман «Ложный Петр III, или Жизнь и похождения бунтовщика Емельяна Пугачева».
Летом 1832 года {или, как полагают пушкинисты, несколько раньше) Пушкин набросал первый известный нам план повести или романа, в котором угадываются черты будущей «Капитанской дочки». Через некоторое время появился второй, а потом и третий; под ним — дата: «31 янв. 1833», но роман «не шел»... Почему? — Одну из причин видим в том, что Пушкин, скорее всего, не столь хорошо знал эпоху Пугачевского бунта, чтобы писать исторический роман.
Пушкин изучил газеты и книги и вскоре уже знал «все, что было обнародовано правительством касательно Пугачева».
В начале февраля 1833 года Пушкин обратился к военному министру графу Александру Ивановичу Чернышеву с о разрешении пользоваться материалами военного архива. Свое желание объяснил намерением писать «Историю генералиссимуса князя Италийского графа Суворова-Рымникского», но занимал Пушкина не блистательный полководец, а запрещенный «мужицкий царь» Емелька Пугачев: истинные намерения до поры до времени приводилось скрывать.
ответ пришел быстро — разрешение было получено. В конце февраля — начале марта Пушкин уже знакомился с материалами
Карта-схема путишествия Пушкина
Секретной экспедиции Военной коллегии, архивными материалами Главного штаба, а в апреле приступил к «Истории Пугачева» и всего за пять недель завершил работу. Такая быстрота объясняется тем, что «История» задумывалась, вероятно, как введение к роману, однако стремительно перерастала в самостоятельное исследование, не перечеркивающее замысел романа, но составляющее его выверенную историческую основу.
Б сентябре Пушкин побывал в местах Пугачевского бунта в Нижнем Новгороде, Казани, Симбирске, Оренбурге, Уральске, опрашивал стариков, современников и свидетелей крестьянской воины, записывал их рассказы, предання, песни; собирал материалы в провинциальных архивах.
В октябре приехал в Болдино; привел здесь в порядок бумаги, написал новое предисловие к "Истории Пугачева" и, вернувшись в Петербург, обратился к начальнику III отделения его императорского величества канцелярии генерал-адъютанту А. X. Бенкендорфу с письмом:
«Милостивый государь граф Александр Христофорович!
...Хотя я как можно реже старался пользоваться драгоценным мне дозволением утруждать внимание государя императора, но ныне осмеиваюсь просить на то высочайшего соизволения: я думал некогда написать исторический роман, относящийся ко времени Пугачева, но, нашед множество материалов, я оставил вымысел и написал историю Пугачеащины. Осмеливаюсь просить через Ваше сиятельство дозволения представить оную на высочайшее рассмотрение».
Царь рукопись прочитал, внес 23 поправки, заметил, что название «История Пугачева» лучше заменить на «Историю Пугачевского бунта» (с чем Пушкин согласился: «царское название, признаемся, точнее»), и не только разрешил печатать книгу, но и расходы по изданию отнес на свой счет: Пушкин заимообразно получил ссуду в 20 000 рублей.
В декабре 1834 года «История Пугачевского бунта» вышла в свет. Встретили книгу холодно. Тираж раскупался плохо, а министр народного просвещения Сергей Семенович Увароа «кричал» о ней «как о возмутительном сочинении». В пушкинское время слово «возмутить» имело следующее значение: «волновать, тревожить, беспокоить, побуждать к ропоту, неудовольствию, к мятежу, производить восстание».
Что же так взволновало, встревожило министра? Что «возмутительного» нашел он в «Истории Пугачевского бунта»? В чем вообще значение этого исторического труда великого Поэта России?
Пушкин первым пробил брешь в указе о предании вечном
Мораль и религия — это две разные культурные системы. В очень давнем верования в форме магии (колдовства) и культы человекоподобных божеств охраняли порядок и добрые нравы в качестве покровителей того или иного типа поведения или действия (плодородие, охота, сила, красота). Этим богам не поклонялись. На них, наоборот, старались воздействовать. Сакральное, т. е. потустороннее и неведомое, не имело морального содержания. Чёрная и белая магия не имела оценочного характера. Одновременно с этим складываются и этические нормы в виде, например, древних обычаев гостеприимства, хорошего поведения (честь, верность и др.). Эти нормы не имели религиозного содержания.
Однако есть система моральных норм, которые установлены и действуют на основе религии. Это и можно назвать религиозной моралью. Мораль в религии выражается прежде всего в отношении к Богу, в следовании религиозному закону как средству завоевания расположения Бога. Все большие (или мировые) религии изначально были этическими религиями, т. е. содержали идею при условии следования определённым предписанным нормам и правилам (божественным заповедям). Мораль в религии обосновывается волей Бога. Религия также ввела в сферу морали понятие тайны, связанное со стремлением её раскрыть, несмотря на запреты.
Мораль и религия связаны по-разному в разные эпохи и в разных обществах.
Как пишут авторы современной «Энциклопедии религий», «несмотря на существенные расхождения в истолковании мира разными религиями, этические требования всех развитых религий весьма схожи. Это позволяет предположить, что предлагаемые религиозной этикой поведенческие стратегии отвечали уровню культурного развития многих поколений наших предков и выживанию рода человеческого» (Энциклопедия религий / под ред. А. П. Забияко, А. Н. Красникова, Е. С. Элбакян. — М., 2008. — С. 1062).
Так, протестантская этика морально оправдывала дух предпринимательства и развитие капитализма, но со временем она оказалась ненужной. На смену религиозной моралистике пришёл утилитаризм, т. е. мораль полезности и целесообразности. В современном обществе «что такое хорошо и что такое плохо» уже не предписывается религией, хотя религия может претендовать на то, чтобы говорить за всё общество. Её моральные установки сохраняют своё важное место в обеспечении общественной интеграции и порядка.
В современном обществе индивидуальная этика также отделяется от религии. Тем не менее в эпоху глубоких перемен и кризисов религиозные морально-этические нормы могут быть одной из важнейших опор в жизни человека и общества. В России об этом часто напоминают иерархи Русской православной церкви, а также лидеры других традиционных конфессий.
А. С. Пушкин заинтересовался событиями Пугачевского бунта (судя по его письму к брату) в 1824 году, во время михайловской ссылки; просил прислать известный, даже модный (хотя, как оказалось, полный нелепостей и вздора) роман «Ложный Петр III, или Жизнь и похождения бунтовщика Емельяна Пугачева».
Летом 1832 года {или, как полагают пушкинисты, несколько раньше) Пушкин набросал первый известный нам план повести или романа, в котором угадываются черты будущей «Капитанской дочки». Через некоторое время появился второй, а потом и третий; под ним — дата: «31 янв. 1833», но роман «не шел»... Почему? — Одну из причин видим в том, что Пушкин, скорее всего, не столь хорошо знал эпоху Пугачевского бунта, чтобы писать исторический роман.
Пушкин изучил газеты и книги и вскоре уже знал «все, что было обнародовано правительством касательно Пугачева».
В начале февраля 1833 года Пушкин обратился к военному министру графу Александру Ивановичу Чернышеву с о разрешении пользоваться материалами военного архива. Свое желание объяснил намерением писать «Историю генералиссимуса князя Италийского графа Суворова-Рымникского», но занимал Пушкина не блистательный полководец, а запрещенный «мужицкий царь» Емелька Пугачев: истинные намерения до поры до времени приводилось скрывать.
ответ пришел быстро — разрешение было получено. В конце февраля — начале марта Пушкин уже знакомился с материалами
Карта-схема путишествия Пушкина
Секретной экспедиции Военной коллегии, архивными материалами Главного штаба, а в апреле приступил к «Истории Пугачева» и всего за пять недель завершил работу. Такая быстрота объясняется тем, что «История» задумывалась, вероятно, как введение к роману, однако стремительно перерастала в самостоятельное исследование, не перечеркивающее замысел романа, но составляющее его выверенную историческую основу.
Б сентябре Пушкин побывал в местах Пугачевского бунта в Нижнем Новгороде, Казани, Симбирске, Оренбурге, Уральске, опрашивал стариков, современников и свидетелей крестьянской воины, записывал их рассказы, предання, песни; собирал материалы в провинциальных архивах.
В октябре приехал в Болдино; привел здесь в порядок бумаги, написал новое предисловие к "Истории Пугачева" и, вернувшись в Петербург, обратился к начальнику III отделения его императорского величества канцелярии генерал-адъютанту А. X. Бенкендорфу с письмом:
«Милостивый государь граф Александр Христофорович!
...Хотя я как можно реже старался пользоваться драгоценным мне дозволением утруждать внимание государя императора, но ныне осмеиваюсь просить на то высочайшего соизволения: я думал некогда написать исторический роман, относящийся ко времени Пугачева, но, нашед множество материалов, я оставил вымысел и написал историю Пугачеащины. Осмеливаюсь просить через Ваше сиятельство дозволения представить оную на высочайшее рассмотрение».
Царь рукопись прочитал, внес 23 поправки, заметил, что название «История Пугачева» лучше заменить на «Историю Пугачевского бунта» (с чем Пушкин согласился: «царское название, признаемся, точнее»), и не только разрешил печатать книгу, но и расходы по изданию отнес на свой счет: Пушкин заимообразно получил ссуду в 20 000 рублей.
В декабре 1834 года «История Пугачевского бунта» вышла в свет. Встретили книгу холодно. Тираж раскупался плохо, а министр народного просвещения Сергей Семенович Увароа «кричал» о ней «как о возмутительном сочинении». В пушкинское время слово «возмутить» имело следующее значение: «волновать, тревожить, беспокоить, побуждать к ропоту, неудовольствию, к мятежу, производить восстание».
Что же так взволновало, встревожило министра? Что «возмутительного» нашел он в «Истории Пугачевского бунта»? В чем вообще значение этого исторического труда великого Поэта России?
Пушкин первым пробил брешь в указе о предании вечном
Однако есть система моральных норм, которые установлены и действуют на основе религии. Это и можно назвать религиозной моралью. Мораль в религии выражается прежде всего в отношении к Богу, в следовании религиозному закону как средству завоевания расположения Бога. Все большие (или мировые) религии изначально были этическими религиями, т. е. содержали идею при условии следования определённым предписанным нормам и правилам (божественным заповедям). Мораль в религии обосновывается волей Бога. Религия также ввела в сферу морали понятие тайны, связанное со стремлением её раскрыть, несмотря на запреты.
Мораль и религия связаны по-разному в разные эпохи и в разных обществах.
Как пишут авторы современной «Энциклопедии религий», «несмотря на существенные расхождения в истолковании мира разными религиями, этические требования всех развитых религий весьма схожи. Это позволяет предположить, что предлагаемые религиозной этикой поведенческие стратегии отвечали уровню культурного развития многих поколений наших предков и выживанию рода человеческого» (Энциклопедия религий / под ред. А. П. Забияко, А. Н. Красникова, Е. С. Элбакян. — М., 2008. — С. 1062).
Так, протестантская этика морально оправдывала дух предпринимательства и развитие капитализма, но со временем она оказалась ненужной. На смену религиозной моралистике пришёл утилитаризм, т. е. мораль полезности и целесообразности. В современном обществе «что такое хорошо и что такое плохо» уже не предписывается религией, хотя религия может претендовать на то, чтобы говорить за всё общество. Её моральные установки сохраняют своё важное место в обеспечении общественной интеграции и порядка.
В современном обществе индивидуальная этика также отделяется от религии. Тем не менее в эпоху глубоких перемен и кризисов религиозные морально-этические нормы могут быть одной из важнейших опор в жизни человека и общества. В России об этом часто напоминают иерархи Русской православной церкви, а также лидеры других традиционных конфессий.