Ассоль"...Стиранное много раз ситцевое платье едва прикрывало до колен худенькие, загорелые ноги девочки. Ее темные густые волосы, забранные в кружевную косынку, сбились, касаясь плеч. Каждая черта Ассоль была выразительно легка и чиста, как полет ласточки. Темные, с оттенком грустного вопроса глаза казались несколько старше лица; его неправильный мягкий овал был овеян того рода прелестным загаром, какой присущ здоровой белизне кожи. Полураскрытый маленький рот блестел кроткой улыбкой (...) Артур Грэй родился с живой душой. (...) Осенью, на пятнадцатом году жизни, Артур Грэй тайно покинул дом и проник за золотые ворота моря. Вскорости из порта Дубельт вышла в Марсель шхуна "Ансельм", увозя юнгу с маленькими руками и внешностью переодетой девочки. Этот юнга был Грэй (...) По-немногу он потерял все, кроме главного -- своей странной летящей души; он потерял слабость, став широк костью и крепок мускулами, бледность заменил темным загаром, изысканную беспечность движений отдал за уверенную меткость работающей руки, а в его думающих глазах отразился блеск, как у человека, смотрящего на огонь. И его речь, утратив неравномерную, надменно застенчивую текучесть, стала краткой и точной, как удар чайки в струю за трепетным серебром рыб. "
Ее темные густые волосы, забранные в кружевную косынку, сбились, касаясь
плеч. Каждая черта Ассоль была выразительно легка и чиста, как полет
ласточки. Темные, с оттенком грустного вопроса глаза казались несколько
старше лица; его неправильный мягкий овал был овеян того рода прелестным
загаром, какой присущ здоровой белизне кожи. Полураскрытый маленький рот
блестел кроткой улыбкой (...)
Артур Грэй родился с живой душой. (...) Осенью, на пятнадцатом году жизни, Артур Грэй тайно покинул дом и проник за золотые ворота моря. Вскорости из порта Дубельт вышла в Марсель шхуна
"Ансельм", увозя юнгу с маленькими руками и внешностью переодетой девочки. Этот юнга был Грэй (...) По-немногу он потерял все, кроме главного -- своей странной летящей души; он потерял слабость, став широк костью и крепок мускулами, бледность заменил темным загаром, изысканную беспечность движений отдал за уверенную меткость работающей руки, а в его думающих глазах отразился блеск, как у человека, смотрящего на огонь. И его речь, утратив неравномерную, надменно застенчивую текучесть, стала краткой и точной, как удар чайки в струю за трепетным серебром рыб. "