Произведение, посвященное памяти Григория Фейгина, появилось в середине лета 1917 г. Адресат, принадлежавший к театральным кругам, был знаком автору по петербургской жизни. Стихотворный текст стал поэтическим откликом на трагическую смерть, которая нашла актера спустя считанные недели после отправки на фронт добровольцем в составе ударной части. В художественном тексте сильно диалогическое начало: лирическая героиня ведет воображаемый разговор с адресатом. В отношениях двоих нет места любви-страсти, и об этом свидетельствует категорическое заявление, открывающее стихотворение. Однако ситуация не так проста: исключая любовную составляющую, лирический субъект признает, что личность героя чем-то интересна и притягательна. Кульминационная часть истории взаимоотношений лирического «я» и адресата представлена во втором четверостишии. Классическая сцена признания в любви омрачается неясными предчувствиями, навеянными грозной атмосферой эпохи. Зловещие «смертные тени» касаются юного, полного жизни лица. Разлука с адресатом, решившим отдать себя военному поприщу, окончилась гибелью последнего. Тоска и скорбь воцарились в душе лирического субъекта, тяжело переживающего потерю друга. После трагической смерти связь между героями не исчезла, а парадоксальным образом стала теснее. Чтобы передать это странное ощущение, поэт прибегает к художественному приему, применявшемуся в фольклорных источниках. Лирическое «я» расценивает различные явления природы как особые знаки, которые посылает родная душа, покинувшая землю. Мимолетные пейзажные образы «белого солнца» и полевой птицы подчеркнуто символичны. Их связь с миром, находящимся за порогом смерти, несомненна и восходит прежде всего к христианской традиции. Правильно «прочтенные» знаки рождают в воображении лирического «я» трагическую картину последних минут жизни адресата — ту, которой в реальности она видеть не могла. Момент внезапного прозрения снова обращает читателя к реминисценциям из области религиозно-мистической литературы. Изменившиеся акценты лирической ситуации преображают облик пары: не наивного мальчика, а достойного сына Отечества оплакивает печальная и набожная героиня. В финальном пятистишии звучит торжественная клятва, закрепляющая приоритет патриотической темы: святая память о «подвиге правом» выше личных воспоминаний о любви, популярности и молодости.
Возвращаясь поздним вечером домой, я села в электричку метро и незаметно задремала. Проснулась уже в темном пустом вагоне. Слышались голоса, какие-то стуки и шорохи. Из окна струился неяркий свет, разобрать в котором ничего было нельзя, пришлось выйти. По самой обычной платформе деловито сновали гномы. Они заходили в двери соседних вагонов с тяжелыми тачками, и выходили с пустыми. В другие вагоны заполняли нарядно одетые гномы и гномихи со своими детьми. Всем этим руководил большой и важный гном, в зеленом колпаке с яркой звездочкой.
Увидев меня, он обрадовался и пояснил, что мое присутствие мешало заполнять мой вагон. Когда сквозь сказочную страну гномов люди прокладывали метро, то договорились, что ночью, когда метро закрыто, поездами будут пользоваться гномы. Поэтому домой я смогу попасть только утром. И, чтобы скоротать время, предложил отправиться в путешествие по подземной стране.
Вместе с веселым гномом-экскурсоводом мы вглубь и оказались в чудесном городе. Кругом царил идеальный порядок. Ярко светили фонари, в фонтанах плескались золотые рыбки, а кое-где важно проплывали щуки. Клумбы были усыпаны цветами, а деревья - золотистыми плодами. Светились витрины магазинов. Мой гид Златич угостил меня мороженым, вкуснее которого я никогда не ела. Жаль, что оно, как и все в этом городе, было в 3-4 раза меньше привычных размеров. Мы долго бродили по городским мостовым, ноги мои с непривычки устали. Ведь пользоваться местным транспортом я не могла, а хотелось осмотреть все красивые домики, памятники, скверики и магазинчики. Но вот фонари стали постепенно гаснуть. Златич объяснил, что по местному времени наступает вечер.
Я как раз успела к возвращению своего вагона и благополучно добралась до дома. О своем путешествии в сказочную страну я обещала никому не рассказывать. Но не писать же я не обещала?
Произведение, посвященное памяти Григория Фейгина, появилось в середине лета 1917 г. Адресат, принадлежавший к театральным кругам, был знаком автору по петербургской жизни. Стихотворный текст стал поэтическим откликом на трагическую смерть, которая нашла актера спустя считанные недели после отправки на фронт добровольцем в составе ударной части. В художественном тексте сильно диалогическое начало: лирическая героиня ведет воображаемый разговор с адресатом. В отношениях двоих нет места любви-страсти, и об этом свидетельствует категорическое заявление, открывающее стихотворение. Однако ситуация не так проста: исключая любовную составляющую, лирический субъект признает, что личность героя чем-то интересна и притягательна. Кульминационная часть истории взаимоотношений лирического «я» и адресата представлена во втором четверостишии. Классическая сцена признания в любви омрачается неясными предчувствиями, навеянными грозной атмосферой эпохи. Зловещие «смертные тени» касаются юного, полного жизни лица. Разлука с адресатом, решившим отдать себя военному поприщу, окончилась гибелью последнего. Тоска и скорбь воцарились в душе лирического субъекта, тяжело переживающего потерю друга. После трагической смерти связь между героями не исчезла, а парадоксальным образом стала теснее. Чтобы передать это странное ощущение, поэт прибегает к художественному приему, применявшемуся в фольклорных источниках. Лирическое «я» расценивает различные явления природы как особые знаки, которые посылает родная душа, покинувшая землю. Мимолетные пейзажные образы «белого солнца» и полевой птицы подчеркнуто символичны. Их связь с миром, находящимся за порогом смерти, несомненна и восходит прежде всего к христианской традиции. Правильно «прочтенные» знаки рождают в воображении лирического «я» трагическую картину последних минут жизни адресата — ту, которой в реальности она видеть не могла. Момент внезапного прозрения снова обращает читателя к реминисценциям из области религиозно-мистической литературы. Изменившиеся акценты лирической ситуации преображают облик пары: не наивного мальчика, а достойного сына Отечества оплакивает печальная и набожная героиня. В финальном пятистишии звучит торжественная клятва, закрепляющая приоритет патриотической темы: святая память о «подвиге правом» выше личных воспоминаний о любви, популярности и молодости.
Н е о ж и д а н н о е п у т е ш е с т в и е.
Возвращаясь поздним вечером домой, я села в электричку метро и незаметно задремала. Проснулась уже в темном пустом вагоне. Слышались голоса, какие-то стуки и шорохи. Из окна струился неяркий свет, разобрать в котором ничего было нельзя, пришлось выйти. По самой обычной платформе деловито сновали гномы. Они заходили в двери соседних вагонов с тяжелыми тачками, и выходили с пустыми. В другие вагоны заполняли нарядно одетые гномы и гномихи со своими детьми. Всем этим руководил большой и важный гном, в зеленом колпаке с яркой звездочкой.
Увидев меня, он обрадовался и пояснил, что мое присутствие мешало заполнять мой вагон. Когда сквозь сказочную страну гномов люди прокладывали метро, то договорились, что ночью, когда метро закрыто, поездами будут пользоваться гномы. Поэтому домой я смогу попасть только утром. И, чтобы скоротать время, предложил отправиться в путешествие по подземной стране.
Вместе с веселым гномом-экскурсоводом мы вглубь и оказались в чудесном городе. Кругом царил идеальный порядок. Ярко светили фонари, в фонтанах плескались золотые рыбки, а кое-где важно проплывали щуки. Клумбы были усыпаны цветами, а деревья - золотистыми плодами. Светились витрины магазинов. Мой гид Златич угостил меня мороженым, вкуснее которого я никогда не ела. Жаль, что оно, как и все в этом городе, было в 3-4 раза меньше привычных размеров. Мы долго бродили по городским мостовым, ноги мои с непривычки устали. Ведь пользоваться местным транспортом я не могла, а хотелось осмотреть все красивые домики, памятники, скверики и магазинчики. Но вот фонари стали постепенно гаснуть. Златич объяснил, что по местному времени наступает вечер.
Я как раз успела к возвращению своего вагона и благополучно добралась до дома. О своем путешествии в сказочную страну я обещала никому не рассказывать. Но не писать же я не обещала?