Лето за ним и осень. Наступило время дождей и слякоти. Как-то накануне Покрова дня я проснулся раньше. обычного, но поленился встать. Откуда-то доносились торопливые голоса людей. Вдруг отчего-то тревожно стало биться сердце. Я прислушался. Отец с матерью шепчутся за занавеской. В их голосах тревога - то ли боятся чего-то, то ли горюют. Что они хотят утаить? Ничего не понимаю. - Ты постарайся, чтобы он ничего не узнал! - сказал отец и, перекинув через плечо аркан, который держал в руке, быстро вышел. Я испугался еще больше. - Что случилось, мама, что случилось? - спрашиваю я, уцепившись за ее подол. - Ничего не случилось, ничего, сынок... Тебе еще рано вставать, полежи. Сейчас я затоплю печь, испеку блинов... Как самовар закипит, разбужу тебя к горячим блинам. Душа моя не успокоилась. Хоть я и лег, но сон уже не приходил... Мать осталась что-то жарить у печки, а я кое-как оделся и вышел на улицу. Навстречу шел Апуш: - Эх, брат! Счастливый ты - жив остался. Я был ошарашен: - Что? Что случилось? Кто жив? У Апуша глаза полезли на лоб. - Эх ты, куриная голова! Ничего не знаешь? Сегодня на гору явилась целая стая волков. Четырех жеребят удушили и выпили кровь... Твой Чубарый жив остался, только поранили слегка... В голову что-то ударило, язык отнялся, я застыл на месте и не мог вымолвить ни слова. А Апуш говорит: - Глупый, чего стоишь? Беги скорее! Вон их везут, - и показал вниз, в сторону моста. И правда, с той стороны люди гнали большой табун лошадей. Не помня себя, я помчался туда. Что это? В большую телегу запряжен наш саврасый конь, к оглобле привязана гнедо-чалая кобыла. Она беспрерывно ржет, хочет вырваться и уйти куда-то. Рядом с телегой отец... Когда я подошел ближе, то увидел картину еще печальнее: мой Чубарый лежал на телеге со связанными ногами. - Что это такое?! -Я растерялся. Окаменел. - Папа, неуже ли и нашего жеребенка загрызли?.. -И я громко зарыдал. Отец ласково взял меня за руку: - Не плачь, Закир... Четырех жеребят загрызли. Чубарый наш жив. Только укусили заднюю ногу... Чтобы остановить кровь, мы перевязали ему рану и положили на телегу.
Дорога стоголосая
Гудит! Что море синее,
Смолкает, подымается
Народная молва.
«А мы полтинник писарю:
изготовили
К начальнику губернии...»
«Эй! с возу куль упал!»
«Куда же ты, Оленушка?
Постой! еще дам пряничка,
Ты, как блоха проворная,
Наелась — и упрыгнула.
Погладить не далась!»
«Добра ты, царска грамота,
Да не при нас ты писана...»
«Посторонись, народ!»
(Акцизные чиновники
С бубенчиками, с бляхами
С базара пронеслись.)
«А я к тому теперича:
И веник дрянь, Иван Ильич,
А погуляет по полу,
Куда как напылит!»
«Избави бог, Парашенька,
Ты в Питер не ходи!
Такие есть чиновники,
Ты день у них кухаркою.
А ночь у них сударкою —
Так это наплевать!»
«Куда ты скачешь, Саввушка?»
(Кричит священник сотскому
Верхом, с казенной бляхою.)
— В Кузьминское скачу
За становым. Оказия:
Там впереди крестьянина
Убили... — «Эх!.. грехи!..»
«Худа ты стала, Дарьюшка!»
— Не веретенце, друг!
Вот то, чем больше вертится.
Пузатее становится,
А я как день — деньской... —
«Эй, парень, парень глупенький,
Оборванный, паршивенький,
Эй, полюби меня!
Меня, простоволосую,
Хмельную бабу, старую,
Зааа-п-чканную!..»
Крестьяне наши трезвые,
Поглядывая, слушая,
Идут своим путем.
Средь самой средь дороженьки
Какой-то парень тихонький
Большую яму выкопал.
«Что делаешь ты тут?»
— А хороню я матушку! —
«Дурак! какая матушка!
Гляди: поддевку новую
Ты в землю закопал!
Иди скорей да хрюкалом
В канаву ляг, воды испей!
Авось, соскочит дурь!»
«А ну, давай потянемся!»
Садятся два крестьянина,
Ногами упираются,
И жилятся, и тужатся,
Кряхтят — на скалке тянутся,
Суставчики трещат!
На скалке не понравилось:
«Давай теперь попробуем
Тянуться бородой!»
Когда порядком бороды
Друг дружке поубавили,
Вцепились за скулы!
Пыхтят, краснеют, корчатся,
Мычат, визжат, а тянутся!
«Да будет вам, проклятые!
Не разольешь водой!»
В канаве бабы ссорятся,
Одна кричит: «Домой идти
Тошнее, чем на каторгу!»
Другая: — Врешь, в моем дому
Похуже твоего!
Мне старший зять ребро сломал,
Середний зять клубок украл,
Клубок плевок, да дело в том —
Полтинник был замотан в нем,
А младший зять все нож берет,
Того гляди убьет, убьет!..
Откуда-то доносились торопливые голоса людей.
Вдруг отчего-то тревожно стало биться сердце.
Я прислушался.
Отец с матерью шепчутся за занавеской. В их голосах тревога - то ли боятся чего-то, то ли горюют. Что они хотят утаить? Ничего не понимаю.
- Ты постарайся, чтобы он ничего не узнал! - сказал
отец и, перекинув через плечо аркан, который держал в руке,
быстро вышел.
Я испугался еще больше.
- Что случилось, мама, что случилось? - спрашиваю я,
уцепившись за ее подол.
- Ничего не случилось, ничего, сынок... Тебе еще рано вставать, полежи. Сейчас я затоплю печь, испеку блинов... Как самовар закипит, разбужу тебя к горячим блинам.
Душа моя не успокоилась. Хоть я и лег, но сон уже не приходил...
Мать осталась что-то жарить у печки, а я кое-как оделся и вышел на улицу.
Навстречу шел Апуш:
- Эх, брат! Счастливый ты - жив остался.
Я был ошарашен:
- Что? Что случилось? Кто жив?
У Апуша глаза полезли на лоб.
- Эх ты, куриная голова! Ничего не знаешь? Сегодня на
гору явилась целая стая волков. Четырех жеребят удушили и выпили кровь... Твой Чубарый жив остался, только поранили слегка...
В голову что-то ударило, язык отнялся, я застыл на месте и не мог вымолвить ни слова. А Апуш говорит:
- Глупый, чего стоишь? Беги скорее! Вон их везут, - и показал вниз, в сторону моста.
И правда, с той стороны люди гнали большой табун лошадей.
Не помня себя, я помчался туда.
Что это?
В большую телегу запряжен наш саврасый конь, к оглобле привязана гнедо-чалая кобыла. Она беспрерывно ржет, хочет вырваться и уйти куда-то.
Рядом с телегой отец...
Когда я подошел ближе, то увидел картину еще печальнее: мой Чубарый лежал на телеге со связанными ногами.
- Что это такое?! -Я растерялся. Окаменел. - Папа, неуже
ли и нашего жеребенка загрызли?.. -И я громко зарыдал.
Отец ласково взял меня за руку:
- Не плачь, Закир... Четырех жеребят загрызли. Чубарый
наш жив. Только укусили заднюю ногу... Чтобы остановить кровь,
мы перевязали ему рану и положили на телегу.