: насколько удалось режиссеру фильма передать авторский (писательский) замысел? Для этого попробуйте сравнить сюжет рассказа и фильма, образы главных героев в рассказе и в фильме, идею рассказа и фильма. ответ должен представлять из себя текст 7-10 СВЯЗНЫХ предложений
Тихое утро Казаков

Вайна уносiць сотнi i тысячы чалавечых жыццяу. Але рэдка хто на самой справе перажывае за загiнуушых, за iх сем’i. Па тэлебачанню, у асноуным, паказываюць страты у вайне. Адны лiчбы. Людзi радуюцца, што невялiкiя страты, а не скарбяць аб загiнуушых.

Вайна – гэта жудаснае вiдовiшча. Вайна – гэта бяда. Мы у поунай меры не адчуваем гэтага, пакуль вайна не закране нас. I усе ж такi мы баiмся вайны. Кожны з нас спрабуе пазбегчы яе. Вайна патрэбна “вярхам”, а не простаму народу.

Але я лiчу, што вайна нiколi не закончыцца. Яна была, есць i будзе. У мяне такое адчуванне, што людзям патрэбна вайна. Чаму яны не спыняюць яе? Чаму не супроцьстаяць усей сваей сутнасцю? Ну, а калi б супрацiулялiся? Тады, здаецца, успыхнула бы яшчэ адна вайна. Хаця, калi б людзi проста адмовiлiся ад вайны, не прымалi яе. Не шлi забiваць у сувязi з другой, не iх рэлiгiяй i чым-небудзь яшчэ. Калi б людзi выкрэслiлi з мовы само слова “вайна”. Калi б не выконвалi загады, звязаныя з вайной. Тады б вайны нiколi не было. Але гэта мары. Такога нiколi не здарыцца. Тыя, хто змагауся раней, хто гiнуу лютай смерцю, хто не дачакауся, цi страцiу у вайне сваiх родных тыя нiколi не будуць ваяваць.

I сусветная, i астатнiя войны – гэта урок нам. Урок, якi мы дрэнна вывучылi. А адказваць прыйдзецца. Калi пачнецца вайна, чалавеку прыйдзецца забiваць сабе падобных. Мы не ведаем, што гэта такое. Твары забiтых будуць успамiнацца табе вечна. Я думаю, што удзельнiкi вайны ноччу бачаць кашмары, бачаць загiнуушых сяброу. Сяброу, якiя нiколi не вернуцца. Яны не вернуць той мiр, што быу да вайны. Вайна – гэта гiсторыя. Гэта перамены. Жудасныя перамены i жудасная гiсторыя.

Вайна пасля сябе пакiдае рану. Рану на целе Зямлi i на сэрцах людзей. Рану, якая гнаiцца i не зажывае. Нiколi не зажывае.

Если вы подъезжаете к местечку с востока, вам прежде всего бросается в глаза тюрьма, лучшее архитектурное украшение города. Самый город раскинулся внизу над сонными, заплесневшими прудами, и к нему приходится спускаться по отлогому шоссе, загороженному традиционною «заставой». Сонный инвалид, порыжелая на солнце фигура, олицетворение безмятежной дремоты, лениво поднимает шлагбаум, и — вы в городе, хотя, быть может, не замечаете этого сразу. Серые заборы, пустыри с кучами всякого хлама понемногу перемежаются с подслеповатыми, ушедшими в землю хатками. Далее широкая площадь зияет в разных местах темными воротами еврейских «заезжих домов», казенные учреждения наводят уныние своими белыми стенами и казарменно-ровными линиями. Деревянный мост, перекинутый через узкую речушку, кряхтит, вздрагивая под колесами, и шатается, точно дряхлый старик. За мостом потянулась еврейская улица с магазинами, лавками, лавчонками, столами евреев-менял, сидящих под зонтами на тротуарах, и с навесами калачниц. Вонь, грязь, кучи ребят, ползающих в уличной пыли. Но вот еще минута и — вы уже за городом. Тихо шепчутся березы над могилами кладбища, да ветер волнует хлеба на нивах и звенит унылою, бесконечною песней в проволоках придорожного телеграфа.
Речка, через которую перекинут упомянутый мост, вытекала из пруда и впадала в другой. Таким образом, с севера и юга городок ограждался широкими водяными гладями и топями. Пруды год от году мелели, зарастали зеленью, и высокие густые камыши волновались, как море, на громадных болотах. Посредине одного из прудов находится остров. На острове — старый, полуразрушенный за́мок.