Еще не доходя до Звонкой борины, почти возле самой тропы, стали показываться отдельные кроваво-красные ягоды. Охотники за клюквой поначалу клали эти ягоды в рот. Кто не пробовал в жизни своей осеннюю клюкву и сразу бы хватил весенней, у него бы дух захватило от кислоты. Но деревенские сироты знали хорошо, что такое осенняя клюква, и оттого, когда теперь ели весеннюю, то повторяли: - Какая сладкая! Борина Звонкая охотно открыла детям свою широкую просеку, покрытую и теперь, в апреле, темно-зеленой брусничной травой. Среди этой зелени года кое-где виднелись новые цветочки белого подснежника и лиловые, мелкие и частые, и ароматные цветочки волчьего лыка. - Они хорошо пахнут, попробуй, сорви цветочек волчьего лыка, - сказал Митраша. Настя попробовала надломить прутик стебелька и никак не могла. - А почему это лыко называется волчьим? - спросила она. - Отец говорил, - ответил брат, - волки из него себе корзинки плетут. И засмеялся. - А разве тут есть еще волки? - Ну как же! Отец говорил, тут есть страшный волк Серый помещик. - Помню. Тот самый, что порезал перед войной наше стадо. - Отец говорил: он живет на Сухой речке в завалах. - Нас с тобой он не тронет? - Пусть попробует, - ответил охотник с двойным козырьком. Пока дети так говорили и утро подвигалось все больше к рассвету, борина Звонкая наполнялась птичьими песнями, воем, стоном и криком зверьков. Не все они были тут, на борине, но с болота, сырого, глухого, все звуки собирались сюда. Борина с лесом, сосновым и звонким на суходоле, отзывалась всему. Но бедные птички и зверушки, как мучились все они, стараясь выговорить какое-то общее всем, единое прекрасное слово! И даже дети, такие простые, как Настя и Митраша, понимали их усилие. Им всем хотелось сказать одно только какое-то слово прекрасное.
