Найти и проанализировать одно произведение любого алтайского автора. Произведение должно быть посвящено ВОВ. Задали по род. Лит-ре, можно не очень развернуто .
Рассказ «Кавказский пленник» Л. Н. Толстой написал в 1872 году. В этом рассказе он описывает судьбы Жилина и Костылина. Судьбы героев рассказа сложились по-разному, потому что Жилин смелый, добрый, трудолюбивый, а Костылин трусливый, слабый, ленивый.
Жилин думает о матери, жалеет ее, не хочет, чтобы она платила за него выкуп. Жилина заставляли писать письмо домой с выкупить его за 3000 рублей, он выпросил, чтобы его выкупили за 500 рублей, но сам даже адрес написал другой. Надеялся сбежать. Костылин сразу же написал, чтобы его выкупили за 5000 рублей и все ждал, когда пришлют выкуп.
В плену Жилин делал игрушки, ремонтировал вещи, его уважали татары. Костылин бездельничал и ждал выкуп.
Во время первого побега Жилин не унывал, терпел боль в колодках и усталость. Костылин упал духом, не смог терпеть боль, стонал и решил вернуться.
Жилин очень хотел выйти на свободу, ждал случая, чтобы освободиться. Во время второго побега он применил все усилия, чтобы выбраться, и сбежал. Костылин не побежал, он не надеялся на себя, что вытерпит боль в ногах, заключенных в колодки.
По мнению Л. Н. Толстого: «Сам человек определяет свою судьбу» . Например, Жилин не хотел жить в плену, он хотел быть свободным и поэтому он сбежал. Костылин - слабый человек, ждал когда его выкупят и поэтому остался в плену. Л. Н. Толстой не случайно придумал для своих главных героев такие фамилии. Жилин - потому что он сумел прижиться в чужой для него жизни. Костылин - словно на костылях, слабый и не на тяжелые испытания. Автор хотел, чтобы Костылин вызывал у читателей не презрение, а жалость и сочувствие. Л. Н. Толстой показывает, что люди бывают разными и могут даже не любить друг друга. Но у них есть возможность взаимопонимания, а для этого надо приложить усилия.
«Послушайте, Максим Максимыч, – отвечал он, – у меня несчастный характер; воспитание ли меня сделало таким, бог ли так меня создал, не знаю; знаю только то, что если я причиною несчастия других, то и сам не менее несчастлив; разумеется, это им плохое утешение – только дело в том, что это так. В первой моей молодости, с той минуты, когда я вышел из опеки родных, я стал наслаждаться бешено всеми удовольствиями, которые можно достать за деньги, и разумеется, удовольствия эти мне опротивели. Потом пустился я в большой свет, и скоро общество мне также надоело; влюблялся в светских красавиц и был любим, – но их любовь только раздражала мое воображение и самолюбие, а сердце осталось пусто… Я стал читать, учиться – науки также надоели; я видел, что ни слава, ни счастье от них не зависят нисколько, потому что самые счастливые люди – невежды, а слава – удача, и чтоб добиться ее, надо только быть ловким. Тогда мне стало скучно… Вскоре перевели меня на Кавказ: это самое счастливое время моей жизни. Я надеялся, что скука не живет под чеченскими пулями – напрасно: через месяц я так привык к их жужжанию и к близости смерти, что, право, обращал больше внимание на комаров, – и мне стало скучнее прежнего, потому что я потерял почти последнюю надежду. Когда я увидел Бэлу в своем доме, когда в первый раз, держа ее на коленях, целовал ее черные локоны, я, глупец, подумал, что она ангел, посланный мне сострадательной судьбою… Я опять ошибся: любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни; невежество и простосердечие одной так же надоедают, как и кокетство другой. Если вы хотите, я ее еще люблю, я ей благодарен за несколько минут довольно сладких, я за нее отдам жизнь, – только мне с нею скучно… Глупец я или злодей, не знаю; но то верно, что я также очень достоин сожаления, может быть больше, нежели она: во мне душа испорчена светом, воображение беспокойное, сердце ненасытное; мне все мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день ото дня; мне осталось одно средство: путешествовать. Как только будет можно, отправлюсь – только не в Европу, избави боже! – поеду в Америку, в Аравию, в Индию, – авось где-нибудь умру на дороге! По крайней мере я уверен, что это последнее утешение не скоро истощится, с бурь и дурных дорог». Так он говорил долго, и его слова врезались у меня в памяти, потому что в первый раз я слышал такие вещи от двадцатипятилетнего человека, и, бог даст, в последний…
Рассказ «Кавказский пленник» Л. Н. Толстой написал в 1872 году. В этом рассказе он описывает судьбы Жилина и Костылина. Судьбы героев рассказа сложились по-разному, потому что Жилин смелый, добрый, трудолюбивый, а Костылин трусливый, слабый, ленивый.
Жилин думает о матери, жалеет ее, не хочет, чтобы она платила за него выкуп. Жилина заставляли писать письмо домой с выкупить его за 3000 рублей, он выпросил, чтобы его выкупили за 500 рублей, но сам даже адрес написал другой. Надеялся сбежать. Костылин сразу же написал, чтобы его выкупили за 5000 рублей и все ждал, когда пришлют выкуп.
В плену Жилин делал игрушки, ремонтировал вещи, его уважали татары. Костылин бездельничал и ждал выкуп.
Во время первого побега Жилин не унывал, терпел боль в колодках и усталость. Костылин упал духом, не смог терпеть боль, стонал и решил вернуться.
Жилин очень хотел выйти на свободу, ждал случая, чтобы освободиться. Во время второго побега он применил все усилия, чтобы выбраться, и сбежал. Костылин не побежал, он не надеялся на себя, что вытерпит боль в ногах, заключенных в колодки.
По мнению Л. Н. Толстого: «Сам человек определяет свою судьбу» . Например, Жилин не хотел жить в плену, он хотел быть свободным и поэтому он сбежал. Костылин - слабый человек, ждал когда его выкупят и поэтому остался в плену. Л. Н. Толстой не случайно придумал для своих главных героев такие фамилии. Жилин - потому что он сумел прижиться в чужой для него жизни. Костылин - словно на костылях, слабый и не на тяжелые испытания. Автор хотел, чтобы Костылин вызывал у читателей не презрение, а жалость и сочувствие. Л. Н. Толстой показывает, что люди бывают разными и могут даже не любить друг друга. Но у них есть возможность взаимопонимания, а для этого надо приложить усилия.
Объяснение:
«Послушайте, Максим Максимыч, – отвечал он, – у меня несчастный характер; воспитание ли меня сделало таким, бог ли так меня создал, не знаю; знаю только то, что если я причиною несчастия других, то и сам не менее несчастлив; разумеется, это им плохое утешение – только дело в том, что это так. В первой моей молодости, с той минуты, когда я вышел из опеки родных, я стал наслаждаться бешено всеми удовольствиями, которые можно достать за деньги, и разумеется, удовольствия эти мне опротивели. Потом пустился я в большой свет, и скоро общество мне также надоело; влюблялся в светских красавиц и был любим, – но их любовь только раздражала мое воображение и самолюбие, а сердце осталось пусто… Я стал читать, учиться – науки также надоели; я видел, что ни слава, ни счастье от них не зависят нисколько, потому что самые счастливые люди – невежды, а слава – удача, и чтоб добиться ее, надо только быть ловким. Тогда мне стало скучно… Вскоре перевели меня на Кавказ: это самое счастливое время моей жизни. Я надеялся, что скука не живет под чеченскими пулями – напрасно: через месяц я так привык к их жужжанию и к близости смерти, что, право, обращал больше внимание на комаров, – и мне стало скучнее прежнего, потому что я потерял почти последнюю надежду. Когда я увидел Бэлу в своем доме, когда в первый раз, держа ее на коленях, целовал ее черные локоны, я, глупец, подумал, что она ангел, посланный мне сострадательной судьбою… Я опять ошибся: любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни; невежество и простосердечие одной так же надоедают, как и кокетство другой. Если вы хотите, я ее еще люблю, я ей благодарен за несколько минут довольно сладких, я за нее отдам жизнь, – только мне с нею скучно… Глупец я или злодей, не знаю; но то верно, что я также очень достоин сожаления, может быть больше, нежели она: во мне душа испорчена светом, воображение беспокойное, сердце ненасытное; мне все мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день ото дня; мне осталось одно средство: путешествовать. Как только будет можно, отправлюсь – только не в Европу, избави боже! – поеду в Америку, в Аравию, в Индию, – авось где-нибудь умру на дороге! По крайней мере я уверен, что это последнее утешение не скоро истощится, с бурь и дурных дорог». Так он говорил долго, и его слова врезались у меня в памяти, потому что в первый раз я слышал такие вещи от двадцатипятилетнего человека, и, бог даст, в последний…