Настя села на скамейку в сквере около Адмиралтейства и горько заплакала. Снег таял на лице, смешивался со слезами.
Настя вздрогнула от холода и вдруг поняла, что никто ее так не любил, как эта дряхлая, брошенная всеми старушка, там, в скучном Заборье.
«Поздно! Маму я уже не увижу» , – сказала она про себя и вспомнила, что за последний год она впервые произнесла это детское милое слово – «мама» .
Она вскочила, быстро пошла против снега, хлеставшего в лицо.
«Что ж что, мама? Что? – думала она, ничего не видя. – Мама! Как же это могло так случиться? Ведь никого же у меня в жизни нет. Нет и не будет роднее. Лишь бы успеть, лишь бы она увидела меня, лишь бы простила» .
Настя вышла на Невский проспект, к городской станции железных дорог.
Она опоздала. Билетов уже не было.
В Заборье Настя приехала на второй день после похорон. Она застала свежий могильный холм на кладбище – земля на нем смерзлась комками – и холодную темную комнату Катерины Петровны, из которой, казалось, жизнь ушла давным-давно.
В этой комнате Настя проплакала всю ночь, пока за окнами не засинел мутный и тяжелый рассвет.
Ей не у кого просить прощения, единственный
родной человек ушел из жизни, а она не успела даже взглянуть на
мать в последний раз и выплакаться на ее груди.
Уехала Настя из Заборья крадучись, стараясь,
чтобы ее никто не увидел и ни о чем не расспрашивал. Ей казалось,
что никто, кроме Катерины Петровны, не мог снять с нее непоправимой
вины, невыносимой тяжести.
Рассказ заканчивается именно
этой фразой, не оставляющей сомнения в том,
что непочитание родителей - тяжкий грех,
а писатель даже уверен, что простить этот
грех могут только сами родители.
Верующий человек может получить
прощение за свой грех, если исповедуется и покается перед
священником.
Дочь слишком занята была устройством выставки в тот момент, когда в деревне её мать умирала.. . Выбор был прост, но Насте потребовалось много времени, чтобы понять, что в жизни важнее
Однажды, я решил погулять с Димой. Тем ещё бандюганом. Родители часто грозили на него пальцем. Мол, ничему хорошему он тебя не научит и нечего с ним водится. Но меня ужасно манило с ним поиграть ведь все игры в которые мы с ним играли были интересные. Сам Димка был высокий, худощавый и всегда лохматый, не любил он следить за собой. Говорит: "Это дело девчачье" Зашёл я значит за Димкой со своим новым самокатом. Решил похвастаться. И каково было моё расстройство когда он вышел с почти таким же самокатом, только цвет красный. Мой же был жёлтый, как лимон. - Привет Диниска! - Привет Дима. - Ну, что? Ай да на сеновал? - А разве там нет сторожей? - Есть, наверное, - почасав затылок сказал Димка. - Давай проверим! - тут же выкрикнул я дабы показать, что я смелый. - Погнали на перегонки? - Давай! Наша гонка началась. Думал я, что обгоню Диму, да ни тут то было! Дорога вся петлявая. Кочка за кочкой, едешь чуть ли не падаешь. Натрясся я здорово, зато наигрался в поезда. Вот и подъехали мы к сеновалу. Залезли на сено и прыгаем и падаем. Играем, как обезьяны в клетке. То с одного стога спрыгнем, то на другой стог залезем. Умаялись, легли отдохнуть. Задремали. То что было дальше, не в сказке сказать не пером описать. Сначала проснулся Димка начал меня толкать и шепчет: - Дениска! Охранник! Я думал шутит чтоб я проснулся. Но не так то было! Не успел я открыть глаза, как Дима взял меня за шиворот и выволок с сеновала. Отряхнувшись от сена мы со всех ног начали бежать. За бежали за куст, встали на свои самокате и только пятки сверкали. Больше туда мы не ходили, насколько страх нас охватил в тот момент. Хорошо хоть родители наши не узнали, а то б задали нам леща.
чтобы никто не заметил и ни о чём не спросил.
Этот рассказ нельзя назвать романтическим. В нем есть только жестокая действительность.
Рассказ о том, что в деревне Заборье помирала одна одинокая старая женщина, забытая своей
дочерью, живущей в Ленинграде.
Название « Телеграмма » символично.
Телеграмму посылают в экстренных случаях, когда нужно сообщить
что-то очень важное.
С телеграммой связывают чувство тревоги,
ожидания чего-то плохого.
Умирает Катерина Петровна, и Тихон,
желая как-то ей, посылает сначала телеграмму Насте в Ленинград,
в надежде, что она приедет.
А вторую телеграмму, якобы ответную от Насти, тоже посылает он.
«Ненаглядная моя, – вспомнила Настя недавнее письмо. – Ненаглядная! »
Настя села на скамейку в сквере около Адмиралтейства и горько заплакала. Снег таял на лице, смешивался со слезами.
Настя вздрогнула от холода и вдруг поняла, что никто ее так не любил, как эта дряхлая, брошенная всеми старушка, там, в скучном Заборье.
«Поздно! Маму я уже не увижу» , – сказала она про себя и вспомнила, что за последний год она впервые произнесла это детское милое слово – «мама» .
Она вскочила, быстро пошла против снега, хлеставшего в лицо.
«Что ж что, мама? Что? – думала она, ничего не видя. – Мама! Как же это могло так случиться? Ведь никого же у меня в жизни нет. Нет и не будет роднее. Лишь бы успеть, лишь бы она увидела меня, лишь бы простила» .
Настя вышла на Невский проспект, к городской станции железных дорог.
Она опоздала. Билетов уже не было.
В Заборье Настя приехала на второй день после похорон. Она застала свежий могильный холм на кладбище – земля на нем смерзлась комками – и холодную темную комнату Катерины Петровны, из которой, казалось, жизнь ушла давным-давно.
В этой комнате Настя проплакала всю ночь, пока за окнами не засинел мутный и тяжелый рассвет.
Ей не у кого просить прощения, единственный
родной человек ушел из жизни, а она не успела даже взглянуть на
мать в последний раз и выплакаться на ее груди.
Уехала Настя из Заборья крадучись, стараясь,
чтобы ее никто не увидел и ни о чем не расспрашивал. Ей казалось,
что никто, кроме Катерины Петровны, не мог снять с нее непоправимой
вины, невыносимой тяжести.
Рассказ заканчивается именно
этой фразой, не оставляющей сомнения в том,
что непочитание родителей - тяжкий грех,
а писатель даже уверен, что простить этот
грех могут только сами родители.
Верующий человек может получить
прощение за свой грех, если исповедуется и покается перед
священником.
Дочь слишком занята была устройством выставки в тот момент, когда в деревне её мать умирала.. . Выбор был прост, но Насте потребовалось много времени, чтобы понять, что в жизни важнее
Объяснение:
Попробуй, как-нибудь сократить)
Зашёл я значит за Димкой со своим новым самокатом. Решил похвастаться. И каково было моё расстройство когда он вышел с почти таким же самокатом, только цвет красный. Мой же был жёлтый, как лимон.
- Привет Диниска!
- Привет Дима.
- Ну, что? Ай да на сеновал?
- А разве там нет сторожей?
- Есть, наверное, - почасав затылок сказал Димка.
- Давай проверим! - тут же выкрикнул я дабы показать, что я смелый.
- Погнали на перегонки?
- Давай!
Наша гонка началась. Думал я, что обгоню Диму, да ни тут то было! Дорога вся петлявая. Кочка за кочкой, едешь чуть ли не падаешь. Натрясся я здорово, зато наигрался в поезда.
Вот и подъехали мы к сеновалу. Залезли на сено и прыгаем и падаем. Играем, как обезьяны в клетке. То с одного стога спрыгнем, то на другой стог залезем. Умаялись, легли отдохнуть. Задремали.
То что было дальше, не в сказке сказать не пером описать.
Сначала проснулся Димка начал меня толкать и шепчет:
- Дениска! Охранник!
Я думал шутит чтоб я проснулся. Но не так то было! Не успел я открыть глаза, как Дима взял меня за шиворот и выволок с сеновала. Отряхнувшись от сена мы со всех ног начали бежать. За бежали за куст, встали на свои самокате и только пятки сверкали.
Больше туда мы не ходили, насколько страх нас охватил в тот момент. Хорошо хоть родители наши не узнали, а то б задали нам леща.