В большом городе, где столько домов и людей, что не всем хватает места хотя бы на маленький садик, а потому большинству жителей приходится довольствоваться комнатными цветами в горшках, жили двое бедных детей, и садик у них был чуть побольше цветочного горшка. Они не были братом и сестрой, но любили друг друга, как брат и сестра.
Родители их жили в каморках под крышей в двух соседних домах. Кровли домов сходились, и между ними тянулся водосточный желоб. Здесь-то и смотрели друг на друга чердачные окошки от каждого дома. Стоило лишь перешагнуть через желоб, и можно было попасть из одного окошка в другое.
У родителей было по большому деревянному ящику, в них росла зелень для приправ и небольшие розовые кусты - по одному в каждом ящике, пышно разросшиеся. Родителям пришло в голову поставить эти ящики поперек желоба, так что от одного окна к другому тянулись словно две цветочные грядки. Зелеными гирляндами спускался из ящиков горох, розовые кусты заглядывали в окна и сплетались ветвями. Родители позволяли мальчику и девочке ходить друг к другу в гости по крыше и сидеть на скамеечке под розами. Как чудесно им тут игралось!
Зима клала конец этой радости. Окна зачастую совсем замерзали, но дети нагревали на печи медные монеты, прикладывали их к замерзшим стеклам, и сейчас же оттаивало чудесное круглое отверстие, а в него выглядывал веселый ласковый глазок - это смотрели, каждый из своего окна, мальчик и девочка, Кай и Герда. Летом они одним прыжком могли очутиться в гостях друг у друга, а зимою надо было сначала спуститься на много-много ступеней вниз, а потом подняться на столько же вверх. На дворе перепархивал снежок.
- Это роятся белые пчелки! - говорила старая бабушка.
- А у них тоже есть королева? - спрашивал мальчик. Он знал, что у настоящих пчел есть такая.
- Есть! - отвечала бабушка. - Снежинки окружают ее густым роем, но она больше их всех и никогда не присаживается на землю, вечно носится в черном облаке. Часто по ночам пролетает она по городским улицам и заглядывает в окошки, вот оттого-то и покрываются они морозными узорами, словно цветами.
- Видели, видели! - говорили дети и верили, что все это сущая правда.
- А сюда Снежная королева не может войти? - спрашивала девочка.
- Пусть только попробует! - отвечал мальчик. - Я посажу ее на теплую печку, вот она и растает.
Но бабушка погладила его по голове и завела разговор о другом. Вечером, когда Кай был дома и почти совсем разделся, собираясь лечь спать, он вскарабкался на стул у окна и поглядел в оттаявший на оконном стекле кружочек. За окном порхали Снежинки. Одна из них, побольше, упала на край цветочного ящика и начала расти, расти, пока наконец не превратилась в женщину, закутанную в тончайший белый тюль, сотканный, казалось, из миллионов снежных звездочек. Она была так прелестна и нежна, но изо льда, из ослепительно сверкающего льда, и все же живая! Глаза ее сияли, как две ясных звезды, но не было в них ни теплоты, ни покоя. Она кивнула мальчику и поманила его рукой. Кай испугался и спрыгнул со стула. А мимо окна промелькнуло что-то похожее на большую птицу.
На другой день было ясно и морозно, но потом настала оттепель, а там и весна пришла. Заблистало солнце, проглянула зелень, строили гнезда ласточки. Окна растворили, и дети опять могли сидеть в своем садике в водосточном желобе над всеми этажами.
Летом 1871 г. поэт посетил археологические раскопки на месте городища Вщиж на Орловщине. Поездка была недалекой: место, некогда бывшее центром удельного княжества, располагается в десятке километров от Овстуга, тютчевского родового поместья. От города-крепости остались лишь курганы, напоминающие о трагической судьбе Вщижа и его жителей, погибнувших под натиском татар.
Упоминание о курганах содержит поэтический текст, появившийся под свежим впечатлением от путешествия. Нельзя утверждать, что пейзажная картина насыщена приметами конкретной местности: земляные насыпи, похожие на холмы, и дубы – две доминанты природной зарисовки. Тенденция к обобщению поддерживается неопределенностью числовой характеристики «два-три», которая применяется к обоим образам. Если курганы упоминаются вскользь, то образ деревьев развернут в антро манере, присущей тютчевской поэтике.
В пейзажное полотно вплетены размышления лирического «я», отсылающие читателя к жестокой борьбе страстей и кровавым сражениям. Весь эпизод организован на антитезе: символом настоящего становятся могучие раскидистые дубы, а минувшее, почти неуловимое ассоциируется с курганами. Здесь же возникает мотив безразличия к деяниям ушедших веков, который развивается во второй части «От жизни…»
Содержание завершающих катренов посвящено философской теме вечности природы, в рамках которой разворачивается еще одна антитеза. Ее компонентами выступают вечная «бездна» внешнего мира и краткое человеческое существование. Лирический субъект беспощаден к «царю земли», пребывающему в поте и пыли: его призрачные годы», и «бесполезные» подвиги настоящего имеют общий исход, который не зависит от моральной стороны поступков. Метафора «греза природы» демонстрирует робкие догадки представителей рода человеческого о своем скромном амплуа в тютчевской космогонии. Лексема «дети», отчасти противоречащая с понятием грезы, зыбкого видения, определяет черты истинного портрета человека – трагического, но лишенного иллюзий.
Знаковый и многоликий образ бездны описан двумя сложными эпитетами: «всепоглощающая» и «миротворная». Философская категория, в лирике Тютчева обозначающая беспредельное и вечное внеземное бытие, в контексте итогового стихотворения лишена семантики «рокового» и зловещего. Она не грозит смертным возмездием и наказанием, а сулит умиротворение и покой
В большом городе, где столько домов и людей, что не всем хватает места хотя бы на маленький садик, а потому большинству жителей приходится довольствоваться комнатными цветами в горшках, жили двое бедных детей, и садик у них был чуть побольше цветочного горшка. Они не были братом и сестрой, но любили друг друга, как брат и сестра.
Родители их жили в каморках под крышей в двух соседних домах. Кровли домов сходились, и между ними тянулся водосточный желоб. Здесь-то и смотрели друг на друга чердачные окошки от каждого дома. Стоило лишь перешагнуть через желоб, и можно было попасть из одного окошка в другое.
У родителей было по большому деревянному ящику, в них росла зелень для приправ и небольшие розовые кусты - по одному в каждом ящике, пышно разросшиеся. Родителям пришло в голову поставить эти ящики поперек желоба, так что от одного окна к другому тянулись словно две цветочные грядки. Зелеными гирляндами спускался из ящиков горох, розовые кусты заглядывали в окна и сплетались ветвями. Родители позволяли мальчику и девочке ходить друг к другу в гости по крыше и сидеть на скамеечке под розами. Как чудесно им тут игралось!
Зима клала конец этой радости. Окна зачастую совсем замерзали, но дети нагревали на печи медные монеты, прикладывали их к замерзшим стеклам, и сейчас же оттаивало чудесное круглое отверстие, а в него выглядывал веселый ласковый глазок - это смотрели, каждый из своего окна, мальчик и девочка, Кай и Герда. Летом они одним прыжком могли очутиться в гостях друг у друга, а зимою надо было сначала спуститься на много-много ступеней вниз, а потом подняться на столько же вверх. На дворе перепархивал снежок.
- Это роятся белые пчелки! - говорила старая бабушка.
- А у них тоже есть королева? - спрашивал мальчик. Он знал, что у настоящих пчел есть такая.
- Есть! - отвечала бабушка. - Снежинки окружают ее густым роем, но она больше их всех и никогда не присаживается на землю, вечно носится в черном облаке. Часто по ночам пролетает она по городским улицам и заглядывает в окошки, вот оттого-то и покрываются они морозными узорами, словно цветами.
- Видели, видели! - говорили дети и верили, что все это сущая правда.
- А сюда Снежная королева не может войти? - спрашивала девочка.
- Пусть только попробует! - отвечал мальчик. - Я посажу ее на теплую печку, вот она и растает.
Но бабушка погладила его по голове и завела разговор о другом. Вечером, когда Кай был дома и почти совсем разделся, собираясь лечь спать, он вскарабкался на стул у окна и поглядел в оттаявший на оконном стекле кружочек. За окном порхали Снежинки. Одна из них, побольше, упала на край цветочного ящика и начала расти, расти, пока наконец не превратилась в женщину, закутанную в тончайший белый тюль, сотканный, казалось, из миллионов снежных звездочек. Она была так прелестна и нежна, но изо льда, из ослепительно сверкающего льда, и все же живая! Глаза ее сияли, как две ясных звезды, но не было в них ни теплоты, ни покоя. Она кивнула мальчику и поманила его рукой. Кай испугался и спрыгнул со стула. А мимо окна промелькнуло что-то похожее на большую птицу.
На другой день было ясно и морозно, но потом настала оттепель, а там и весна пришла. Заблистало солнце, проглянула зелень, строили гнезда ласточки. Окна растворили, и дети опять могли сидеть в своем садике в водосточном желобе над всеми этажами.
Объяснение:
можешь написать какуюто часть:)
Летом 1871 г. поэт посетил археологические раскопки на месте городища Вщиж на Орловщине. Поездка была недалекой: место, некогда бывшее центром удельного княжества, располагается в десятке километров от Овстуга, тютчевского родового поместья. От города-крепости остались лишь курганы, напоминающие о трагической судьбе Вщижа и его жителей, погибнувших под натиском татар.
Упоминание о курганах содержит поэтический текст, появившийся под свежим впечатлением от путешествия. Нельзя утверждать, что пейзажная картина насыщена приметами конкретной местности: земляные насыпи, похожие на холмы, и дубы – две доминанты природной зарисовки. Тенденция к обобщению поддерживается неопределенностью числовой характеристики «два-три», которая применяется к обоим образам. Если курганы упоминаются вскользь, то образ деревьев развернут в антро манере, присущей тютчевской поэтике.
В пейзажное полотно вплетены размышления лирического «я», отсылающие читателя к жестокой борьбе страстей и кровавым сражениям. Весь эпизод организован на антитезе: символом настоящего становятся могучие раскидистые дубы, а минувшее, почти неуловимое ассоциируется с курганами. Здесь же возникает мотив безразличия к деяниям ушедших веков, который развивается во второй части «От жизни…»
Содержание завершающих катренов посвящено философской теме вечности природы, в рамках которой разворачивается еще одна антитеза. Ее компонентами выступают вечная «бездна» внешнего мира и краткое человеческое существование. Лирический субъект беспощаден к «царю земли», пребывающему в поте и пыли: его призрачные годы», и «бесполезные» подвиги настоящего имеют общий исход, который не зависит от моральной стороны поступков. Метафора «греза природы» демонстрирует робкие догадки представителей рода человеческого о своем скромном амплуа в тютчевской космогонии. Лексема «дети», отчасти противоречащая с понятием грезы, зыбкого видения, определяет черты истинного портрета человека – трагического, но лишенного иллюзий.
Знаковый и многоликий образ бездны описан двумя сложными эпитетами: «всепоглощающая» и «миротворная». Философская категория, в лирике Тютчева обозначающая беспредельное и вечное внеземное бытие, в контексте итогового стихотворения лишена семантики «рокового» и зловещего. Она не грозит смертным возмездием и наказанием, а сулит умиротворение и покой
Объяснение:
Думаю, что понятно