С самого детства люди боятся темноты. А еще боятся остаться одни. Но когда ты в темноте, то даже если с тобой кто-то есть рядом, то ты скорее всего его не видишь, и сознанию приходиться все время напоминать о том, что ты не один. Темнота… Пугает не она сама, а твое собственное воображение. Ведь именно оно интерпретирует все эти шорохи, очертания предметов в нечто жуткое, непонятное, и от этого еще более страшное. Темноты не боятся только те, у кого весьма туго с воображением, и те, кто в это время очень занят чем-то в своей голове.Однако, он был из третей категории. Его рациональная часть умело подавляла воображение, когда это было нужно. Он не витал в облаках, а думал, как бы поскорее выбраться на свет. Современные люди не боятся грома и молний, потому что знают, что это такое. Знание — убийца страха. Бояться можно лишь того, чего ты не знаешь. Но во всем этом рациональном идеализме есть один тонкий момент. А именно не большая тень, которая везде следует за тобой. Тень, отбрасываемая твоим знанием, твоей уверенностью в нем. Чем больше ты знаешь, тем больше ты доверяешь своему знанию, тем тень меньше, но при этом она более четкая. Чтобы ее заметить, нужно очень резко обернуться. Настолько резко, что, будь ты собакой, ты смог бы поймать свой хвост. А ведь самоуверенные всезнайки никогда и не оборачиваются. От такой нахальности тень начинает расти и ширится. Вплоть до того, что ты начнешь замечать ее боковым зрением. Это тень страха. Как только ты ее заметишь, ты поймешь, что ты уже боишься. Ведь ты не знаешь, что это такое!Пока он думал, что бредет в большом темном подвале, ему не было страшно. Но в какой-то момент ему на ум пришел один вопрос, и все его знание, вся его уверенность рассыпались, как карточный домик. — Как я сюда попал?.. Где я?! — Увидел тень, а вот и страх!Ты думаешь, что знаешь себя? Ты уверен? Я не знаю себя достаточно хорошо, поэтому я боюсь забредать в дальние темные уголки своего сознания, и тем более подсознания. И я не так рискую заблудиться в этом непроглядном лабиринте, с полной уверенностью, что выход где-то рядом.— Сколько, я уже здесь? — кто знает, сколько времени уже Ведь здесь нет времени. Есть только ты. И чем больше ты погружаешься в себя, тем больше ты съедаешь себя, как тот змей, который ест свой хвост. Лишь единицам улыбнется удача, и они в конце концов пройдут свой лабиринт, разведают большую его часть и выйдут на свет. Думая, что познали самого себя. А ведь, чем ярче свет, тем четче тень…
Чичиков осмотром города был «удовлетворен, ибо нашел, что город никак не уступал другим губернским городам». Знакомство с «сильными мира сего» еще укрепило расположение к городу. Он нашел здесь все, что искал: чиновники, от губернатора до полицмейстера, не страдали не преступностью и подозрительностью к новым для города лицам и безотказно сдавались на лесть. Чичиков познакомился и с помещиками – владельцами крестьянских душ, получил от многих из них любезное приглашение побывать в их усадьбах. Автор же относится к городу иронически. Но выявить эту иронию трудно. Гоголь прямо как будто бы ничего и не обличает. Напротив, а многих явлениях и лицах он говорит даже торжественно, как бы воспевая и возвышая их, - но они столь ничтожны, что возвышенный стиль рождает лишь смех. Вот Гоголь описывает гостиницу, «где за два рубля в сутки проезжающие получают покойную комнату с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов, и дверью в соседнее помещение, всегда заставленную комодом, где устраивается сосед, молчаливый и спокойный человек, но чрезвычайно любопытный, интересующийся знать о подробностях проезжающего». И вот Гоголь описывает общую залу гостиницы, где весела «копченная люстра со множеством висящих стеклышек, которые прыгали и звенели каждый раз, когда половой бегал по потертым клеенкам, помахивая бойко под носом, на котором сидела такая же бездна чайных чашек, как птиц на морском берегу». Романтическое сравнение, приложенное к бытовому предмету, к жалкой обстановки провинциальной гостиницы, вызывает веселый смех. Так возвышенность описания усиливает иронию автора, обнажает истинный контур вещей. Этот беспощадный - иронический авторский взгляд постоянно соседствует со снисходительно – приветливым отношением Чичикова к городу. Умиление Чичикова не бескорыстно - оно идет от желания сказать приятное «градоначальникам». Прогуливаясь по городу, Чичиков собирает материал для комплементов, от которых должны растаять чиновники. Однако автор не позволяет нам обманутся восторгами Чичикова. «Он взглянул в городской сад, который состоял из тоненьких деревьев, дурно принявших, с подпорками внизу, в виде треугольников, очень красиво выкрашенных зеленою масляной краскою». Разумеется, найти «очень красиво выкрашенными» подпорки к деревьям лишь Чичиков. Автор иронизирует над героем, для которого зеленая краска заменяет зелень деревьев. Но ирония Гоголя эти не ограничивается. Далее он издевательски сравнивает «дурные принявшиеся, тоненькие» деревца с роскошным описанием в газетах. Так разом Гоголь посмеялся и над вкусом Чичикова, и над ложью газет, и над раболепием сентиментальных обывателей.
Но во всем этом рациональном идеализме есть один тонкий момент. А именно не большая тень, которая везде следует за тобой. Тень, отбрасываемая твоим знанием, твоей уверенностью в нем. Чем больше ты знаешь, тем больше ты доверяешь своему знанию, тем тень меньше, но при этом она более четкая. Чтобы ее заметить, нужно очень резко обернуться. Настолько резко, что, будь ты собакой, ты смог бы поймать свой хвост. А ведь самоуверенные всезнайки никогда и не оборачиваются. От такой нахальности тень начинает расти и ширится. Вплоть до того, что ты начнешь замечать ее боковым зрением. Это тень страха. Как только ты ее заметишь, ты поймешь, что ты уже боишься. Ведь ты не знаешь, что это такое!Пока он думал, что бредет в большом темном подвале, ему не было страшно. Но в какой-то момент ему на ум пришел один вопрос, и все его знание, вся его уверенность рассыпались, как карточный домик.
— Как я сюда попал?.. Где я?! — Увидел тень, а вот и страх!Ты думаешь, что знаешь себя? Ты уверен? Я не знаю себя достаточно хорошо, поэтому я боюсь забредать в дальние темные уголки своего сознания, и тем более подсознания. И я не так рискую заблудиться в этом непроглядном лабиринте, с полной уверенностью, что выход где-то рядом.— Сколько, я уже здесь? — кто знает, сколько времени уже Ведь здесь нет времени. Есть только ты. И чем больше ты погружаешься в себя, тем больше ты съедаешь себя, как тот змей, который ест свой хвост. Лишь единицам улыбнется удача, и они в конце концов пройдут свой лабиринт, разведают большую его часть и выйдут на свет. Думая, что познали самого себя. А ведь, чем ярче свет, тем четче тень…
Автор же относится к городу иронически. Но выявить эту иронию трудно. Гоголь прямо как будто бы ничего и не обличает. Напротив, а многих явлениях и лицах он говорит даже торжественно, как бы воспевая и возвышая их, - но они столь ничтожны, что возвышенный стиль рождает лишь смех.
Вот Гоголь описывает гостиницу, «где за два рубля в сутки проезжающие получают покойную комнату с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов, и дверью в соседнее помещение, всегда заставленную комодом, где устраивается сосед, молчаливый и спокойный человек, но чрезвычайно любопытный, интересующийся знать о подробностях проезжающего».
И вот Гоголь описывает общую залу гостиницы, где весела «копченная люстра со множеством висящих стеклышек, которые прыгали и звенели каждый раз, когда половой бегал по потертым клеенкам, помахивая бойко под носом, на котором сидела такая же бездна чайных чашек, как птиц на морском берегу». Романтическое сравнение, приложенное к бытовому предмету, к жалкой обстановки провинциальной гостиницы, вызывает веселый смех.
Так возвышенность описания усиливает иронию автора, обнажает истинный контур вещей.
Этот беспощадный - иронический авторский взгляд постоянно соседствует со снисходительно – приветливым отношением Чичикова к городу. Умиление Чичикова не бескорыстно - оно идет от желания сказать приятное «градоначальникам». Прогуливаясь по городу, Чичиков собирает материал для комплементов, от которых должны растаять чиновники. Однако автор не позволяет нам обманутся восторгами Чичикова. «Он взглянул в городской сад, который состоял из тоненьких деревьев, дурно принявших, с подпорками внизу, в виде треугольников, очень красиво выкрашенных зеленою масляной краскою». Разумеется, найти «очень красиво выкрашенными» подпорки к деревьям лишь Чичиков. Автор иронизирует над героем, для которого зеленая краска заменяет зелень деревьев. Но ирония Гоголя эти не ограничивается. Далее он издевательски сравнивает «дурные принявшиеся, тоненькие» деревца с роскошным описанием в газетах. Так разом Гоголь посмеялся и над вкусом Чичикова, и над ложью газет, и над раболепием сентиментальных обывателей.