1)м Пришвина золотой луг рассказ, с Есенина с добрым утром стихотворение, толстого детство Никиты книга ,Тургенева за поворотом рассказ.2)а)Тургенев голуби,б)Чехов степь.3)а)Бунин роза,б)Есенин с добрым утром.4)Детство Никиты Толстой.Чехов Степь 5)я ей включал слух на известное.а она мне включала слух на не известное,и казалось мне,немыслимое на какую то неслышимку.б)утром когда всходит солнце,одуванчики раскрывают свои ладони,и от этого луг становится золотым.6)дуб.он очень красив своей красотой.можно любоваться красотой целый день!можно поставить на его толстую ветку скворечник будет очень красиво.
С первых строк романа о Раскольникове читатель погружается в разгадывание некой двуединой тайны: что и как собирается свершить герой и чем больна его душа, какие проблемы духа пытается он разрешить. Встреча с Мармеладовым, чтение письма матери, сон об избиении лошади показывают глубину страданий и интенсивность размышлений Раскольникова, которые то укрепляют его намерение, то вдруг отталкивают от страшной и отвратительной мысли. А тем временем Раскольников обдумывает детали будущего преступления, которое все еще остается не названным («это») и посещает процентщицу, чтобы сделать свою «.пробу». Только в конце пятой главы, когда и подготовка к преступлению, и внутренняя борьба Раскольникова достигают предела, и когда сам он, будущий убийца, возвращается домой, «как приговоренный к смерти», в повествовании впервые возникает точное определение: «такая-то старуха, на которую готовится покушение»
Для Достоевского характерен не просто авантюрный, а криминальный сюжет, ибо социальные, идейные, психологические противоречия, доведенные в его романах до крайности, герой пытается разрешить, вернее, взорвать единоличным отчаянным бунтом – преступлением. Все моменты, все повороты в истории преступления или его раскрытия исполнены глубокого психологического, нравственного смысла. Гениальной формулой такого нерасторжимого единства было название романа «Преступление и наказание». (Мы уже говорили о том, что тема наказания нравственного возникает в романе задолго до преступления)
Русские декаденты, в первую очередь Д. Мережковский и Лев Шестов, легко доказали несостоятельность наивно-моралистического толкования «Преступления и наказания». Оно опровергалось самим текстом романа, теми тонкими, гибкими и диалектичными речами, в которых Раскольников сам, по воле автора, выражал свою идею. К тому же наивно-моралистическая и наивно-религиозная дидактика не могла объяснить всемирно-исторического значения «Преступления и наказания». Она снижала художественное достоинство романа, низводя мастерство Достоевского в лучшем случае до мастерства психологического анализа, хотя сам-то Достоевский неоднократно и совершенно недвусмысленно доказывал, что психология сама по себе не в состоянии поднять искусство до гениальной высоты.
Предлагая Каткову свой не написанный еще роман, Достоевский осторожно и отчасти даже двусмысленно характеризовал его как антинигилистический, как такой, который ни в чем не может, противоречить направлению «Русского вестника». В литературе о Достоевском нет недостатка в антинигилистических толкованиях «Преступления и наказания». Иногда его просто называют самым крупным и единственно художественным антинигилистическим романом, ставя его таким образом в ряд со «Взбаламученным морем» Писемского, с «Некуда» и «На ножах» Лескова. Достоевский, писал Н. Страхов, «взял натуру более глубокую, приписал ей более глубокое уклонение от жизни, чем другие писатели, касавшиеся нигилизма». «Автор взял нигилизм в самом крайнем его развитии, в той точке, дальшекоторой уже почти некуда иОднако .«Преступление и наказание» слишком явно не влезало в антинигилистический ряд, и образ Раскольникова слишком явно выделялся па фоне образов нигилистов, созданных даже Писемским или Лесковым. Тогда, особенно в школьном и университетском преподавании, «Преступление и наказание» стали толковать в обыденно-моралистическом смысле, с церковно-христианским оттенком: с Раскольниковым произошло «нравственное чудо». Раскольников убил, но в нем заговорила совесть, он покаялся и принял каторгу, как наказание за грех, с тем чтобы очиститься страданием; покаяние и наказание и привели его от греховной индивидуальной гордыни к покорности, к преклонению перед положительным государственным и церковным законом. Удачи!)
Для Достоевского характерен не просто авантюрный, а криминальный сюжет, ибо социальные, идейные, психологические противоречия, доведенные в его романах до крайности, герой пытается разрешить, вернее, взорвать единоличным отчаянным бунтом – преступлением. Все моменты, все повороты в истории преступления или его раскрытия исполнены глубокого психологического, нравственного смысла. Гениальной формулой такого нерасторжимого единства было название романа «Преступление и наказание». (Мы уже говорили о том, что тема наказания нравственного возникает в романе задолго до преступления)
Русские декаденты, в первую очередь Д. Мережковский и Лев Шестов, легко доказали несостоятельность наивно-моралистического толкования «Преступления и наказания». Оно опровергалось самим текстом романа, теми тонкими, гибкими и диалектичными речами, в которых Раскольников сам, по воле автора, выражал свою идею. К тому же наивно-моралистическая и наивно-религиозная дидактика не могла объяснить всемирно-исторического значения «Преступления и наказания». Она снижала художественное достоинство романа, низводя мастерство Достоевского в лучшем случае до мастерства психологического анализа, хотя сам-то Достоевский неоднократно и совершенно недвусмысленно доказывал, что психология сама по себе не в состоянии поднять искусство до гениальной высоты.
Предлагая Каткову свой не написанный еще роман, Достоевский осторожно и отчасти даже двусмысленно характеризовал его как антинигилистический, как такой, который ни в чем не может, противоречить направлению «Русского вестника». В литературе о Достоевском нет недостатка в антинигилистических толкованиях «Преступления и наказания». Иногда его просто называют самым крупным и единственно художественным антинигилистическим романом, ставя его таким образом в ряд со «Взбаламученным морем» Писемского, с «Некуда» и «На ножах» Лескова. Достоевский, писал Н. Страхов, «взял натуру более глубокую, приписал ей более глубокое уклонение от жизни, чем другие писатели, касавшиеся нигилизма». «Автор взял нигилизм в самом крайнем его развитии, в той точке, дальшекоторой уже почти некуда иОднако .«Преступление и наказание» слишком явно не влезало в антинигилистический ряд, и образ Раскольникова слишком явно выделялся па фоне образов нигилистов, созданных даже Писемским или Лесковым. Тогда, особенно в школьном и университетском преподавании, «Преступление и наказание» стали толковать в обыденно-моралистическом смысле, с церковно-христианским оттенком: с Раскольниковым произошло «нравственное чудо». Раскольников убил, но в нем заговорила совесть, он покаялся и принял каторгу, как наказание за грех, с тем чтобы очиститься страданием; покаяние и наказание и привели его от греховной индивидуальной гордыни к покорности, к преклонению перед положительным государственным и церковным законом.
Удачи!)