Один из исследователей биографии и творчества Н. С. Лескова говорит о «лесковских университетах». Как вы это понимаете? Подтвердите примерами из его биографии.
На Алтае, в устье реки Ини, жил богатырь Сартакпай. Коса у него до земли, брови — точно густой кустарник. Мускулы твердые, как нарост на березе, хоть чашки из них режь.
Когда он охотился, еще ни одной птице не доводилось над его головой пролететь. Он стрелял без промаха.
Быстро бегущих оленей, осторожную кабаргу бил метко. На медведя, на барса он ходил один, крепко держа в руке свою трехпудовую пику с девятигранным наконечником.
Не пустовали его охотничьи мешки-арчимаки, к седлу всегда была приторочена свежая дичь.
Сын Сартакпая, Адучи-мерген, издалека услыхав мерный топот черного иноходца, выбегал встречать отца.
Сноха Оймок готовила старику восемнадцать разных кушаний из дичи, девять вкусных напитков из молока.
Но не был счастлив, не был весел прославленный богатырь Сартакпай. Днем и ночью слышал он плач зажатых камнями алтайских рек. Напрасно бросались они с камня на камень. Не под силу было им одолеть твердые горные кряжи. Брызги воды висели на камнях, как слезы. Горько было Сартакпаю смотреть на слезы алтайских рек, устал он слушать их немолчный стон. И задумал старик пробить алтайским водам дорогу к Ледовитому океану.
Позвал он своего сына:
— Ты, Адучи-мерген сынок, иди к Белухе-горе, поищи пути-дороги для Катуни-реки. Сам я отправлюсь на восток к озеру Улукёль.
Приехал Сартакпай к озеру, спешился, коня в траву пустил, сам на левое колено пал, указательным пальцем правой руки тронул берег Улукёля, и следом за его пальцем потекла река Чулышман. С веселой песней побежали к Чулышману все попутные ручейки и речки, все звонкие ключи и неслышные подземные воды.
Помнишь поговорку: «Побежишь от труда — уткнешься в пень»? Вот и сиди, карауль чесоточных и тощих, — ворчливо говорил Сарбай жене.
— И буду сидеть! Разве я отказываюсь ка лучше, прислушайся, это, кажется, голос твоего сына.
Сарбай живо вскарабкался на глинобитную стену овечьего загона и приложил к уху ладонь, стал туда-сюда поворачиваться, стараясь определить, откуда идет звук голоса. Салима, стоя внизу, среди овец, задрала к нему лицо и слегка посмеивалась. Что могло радовать ее? Овцы в стаде были тощими, низкорослыми, многие лысели от чесотки. Нет, овцы пока не радовали Салиму. Зато сейчас она заметила, как легко взобрался на стену муж ее Сарбай. В тяжелом тулупе, в валенках, в толстых ватных штанах, а смотри-ка, с камня на камень скачет, как горный козел, не запыхался, не хватается за поясницу. Ожил, ожил здесь ее муж, хотя дела их совсем не так уж хороши. Что-то есть целебное в высокогорном воздухе, в необходимости с утра до ночи шевелиться, двигаться вместе со стадом.
Сарбай продолжал прислушиваться. И вот с северной стороны донесся до него слабый отголосок. Может, эхо до него донеслось? Как петух, перед тем как прокукарекать свою песню, так и Сарбай вытянул из ворота шею и резким, особо поставленным голосом закричал:
— Эге-ге-гей! Стой там, иду-у!
Известно, что жители гор унаследовали от предков и голос высокий, и слух тонкий, и глаз зоркий. На большом расстоянии, за несколько километров, и не на ровном месте, а скрытые друг от друга холмами, перекликаются киргизы. Первые слова еле-еле слышны, а потом постепенно, будто настраиваются, не только отдельные слова — сложные, длинные фразы улавливают натренированные уши чабанов. И голоса их крепнут — все сильнее становятся и звенят в морозном воздухе. Сарбай расспросил сына и о том, что нашел он в далеком ущелье, и много ли нашел, и какие ветры там дуют, и не грозит ли им в пути снежный обвал. Только получив все нужные ему сведения, он спрыгнул в кошару и пошел среди овец к калитке.
Присев на корточки у стены, Салима подтаскивала к себе то одну тощую и больную овцу, то другую и, взяв ладонью из широкой деревянной чаши горсть ячменя, скармливала им, стараясь не уронить ни зернышка.
Объяснение:
На Алтае, в устье реки Ини, жил богатырь Сартакпай. Коса у него до земли, брови — точно густой кустарник. Мускулы твердые, как нарост на березе, хоть чашки из них режь.
Когда он охотился, еще ни одной птице не доводилось над его головой пролететь. Он стрелял без промаха.
Быстро бегущих оленей, осторожную кабаргу бил метко. На медведя, на барса он ходил один, крепко держа в руке свою трехпудовую пику с девятигранным наконечником.
Не пустовали его охотничьи мешки-арчимаки, к седлу всегда была приторочена свежая дичь.
Сын Сартакпая, Адучи-мерген, издалека услыхав мерный топот черного иноходца, выбегал встречать отца.
Сноха Оймок готовила старику восемнадцать разных кушаний из дичи, девять вкусных напитков из молока.
Но не был счастлив, не был весел прославленный богатырь Сартакпай. Днем и ночью слышал он плач зажатых камнями алтайских рек. Напрасно бросались они с камня на камень. Не под силу было им одолеть твердые горные кряжи. Брызги воды висели на камнях, как слезы. Горько было Сартакпаю смотреть на слезы алтайских рек, устал он слушать их немолчный стон. И задумал старик пробить алтайским водам дорогу к Ледовитому океану.
Позвал он своего сына:
— Ты, Адучи-мерген сынок, иди к Белухе-горе, поищи пути-дороги для Катуни-реки. Сам я отправлюсь на восток к озеру Улукёль.
Приехал Сартакпай к озеру, спешился, коня в траву пустил, сам на левое колено пал, указательным пальцем правой руки тронул берег Улукёля, и следом за его пальцем потекла река Чулышман. С веселой песней побежали к Чулышману все попутные ручейки и речки, все звонкие ключи и неслышные подземные воды.
Помнишь поговорку: «Побежишь от труда — уткнешься в пень»? Вот и сиди, карауль чесоточных и тощих, — ворчливо говорил Сарбай жене.
— И буду сидеть! Разве я отказываюсь ка лучше, прислушайся, это, кажется, голос твоего сына.
Сарбай живо вскарабкался на глинобитную стену овечьего загона и приложил к уху ладонь, стал туда-сюда поворачиваться, стараясь определить, откуда идет звук голоса. Салима, стоя внизу, среди овец, задрала к нему лицо и слегка посмеивалась. Что могло радовать ее? Овцы в стаде были тощими, низкорослыми, многие лысели от чесотки. Нет, овцы пока не радовали Салиму. Зато сейчас она заметила, как легко взобрался на стену муж ее Сарбай. В тяжелом тулупе, в валенках, в толстых ватных штанах, а смотри-ка, с камня на камень скачет, как горный козел, не запыхался, не хватается за поясницу. Ожил, ожил здесь ее муж, хотя дела их совсем не так уж хороши. Что-то есть целебное в высокогорном воздухе, в необходимости с утра до ночи шевелиться, двигаться вместе со стадом.
Сарбай продолжал прислушиваться. И вот с северной стороны донесся до него слабый отголосок. Может, эхо до него донеслось? Как петух, перед тем как прокукарекать свою песню, так и Сарбай вытянул из ворота шею и резким, особо поставленным голосом закричал:
— Эге-ге-гей! Стой там, иду-у!
Известно, что жители гор унаследовали от предков и голос высокий, и слух тонкий, и глаз зоркий. На большом расстоянии, за несколько километров, и не на ровном месте, а скрытые друг от друга холмами, перекликаются киргизы. Первые слова еле-еле слышны, а потом постепенно, будто настраиваются, не только отдельные слова — сложные, длинные фразы улавливают натренированные уши чабанов. И голоса их крепнут — все сильнее становятся и звенят в морозном воздухе. Сарбай расспросил сына и о том, что нашел он в далеком ущелье, и много ли нашел, и какие ветры там дуют, и не грозит ли им в пути снежный обвал. Только получив все нужные ему сведения, он спрыгнул в кошару и пошел среди овец к калитке.
Присев на корточки у стены, Салима подтаскивала к себе то одну тощую и больную овцу, то другую и, взяв ладонью из широкой деревянной чаши горсть ячменя, скармливала им, стараясь не уронить ни зернышка.