Это был человек лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица. Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности... Иногда взгляд его помрачался выражением будто усталости и скуки; но ни усталость, ни скука не могли ни на минуту согнать с лица мягкость, которая была господствующим и основным выражением не лица только, а всей души... Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и... ленью... На нем был халат из персидской материи, настоящий восточный халат... весьма поместительный, так что и Обломов мог дважды завернуться в него... Обломов всегда ходил дома без галстука и без жилета... Туфли на нем были длинные, мягкие и широкие; когда он, не глядя, опускал ноги с постели на пол, то непременно попадал в них сразу... Лежанье у Ильи Ильича не было ни необходимостью, как у больного или как у человека, который хочет спать, ни случайностью, как у того, кто устал, ни наслаждением, как у лентяя: это было его нормальным состоянием. Когда он был дома — а он был почти всегда дома, — он все лежал, и все постоянно в одной комнате... У него было еще три комнаты, но он редко туда заглядывал..он остался единственным наследником трехсот пятидесяти душ.
