Все в мире периодично или ритмично, как принято выражаться теперь: даже солнце греет неодинаково, и ему порою бывает надо отдохнуть, успокоиться, и оно отдыхает, покоится 10-12 лет, чтобы потом засверкать с необычною силой. В жизни каждого народа бывают эпохи напряжения сил и их упадка, эпохи равнодушия и ненависти, стремления к материальному благосостоянию и к громким, смелым делам. Законы этого ритма, этой периодичности таинственны и пока совершенно неизвестны науке, которая лишь присматривается к факту, не имея силы объяснить его. Но само явление периодичности, ритма — несомненно в жизни солнца или жизни искусства.
Есть эпохи возрождения, упадка и самые грустные — переходные, когда таланты не дают ничего положительного, цельного, а лишь обещают дать что-то, по-видимому важное, новое, хотя и неизвестно что. Такую эпоху переживаем мы теперь. В другое время даже слабая сравнительно сила распускается полностью, поражает яркостью своих красок. Иногда все живет точно окутанное осенним туманом, иногда — при полном солнечном блеске…
В жизни искусства есть своя таинственная периодичность. Многие, начиная с Аристотеля, пытались пояснить ее законы понятными для нас причинами. Аристотель говорил: «Искусство достигает наивысшего блеска, когда человек наиболее хочет жить…» Но мы не можем принять этого объяснения: факты противоречат ему. Бокль утверждал, что расцвет искусства совпадает с расцветом любознательности вообще, т.е. науки. История несогласна и с ним. Спенсер предложил формулу, которая представляется наиболее вероятной. Он говорит, что область искусства воспоминание, что высочайшие образцы художественного творчества появляются лишь тогда, когда какая-нибудь историческая эпоха пережила себя и исчезает в вечность. Так было в Греции, Риме, Англии. Софокл, Фидий, Эврипид, Аристофан явились в конце доблестной эпохи эллинской жизни; в их время уже начался упадок нравов и даже полное их крушение. Римское искусство, кроме красноречия, все целиком принадлежит периоду империи и упраздненной республики. Шекспир, живя в XVII веке, вдохновлялся средневековыми феодальными нравами, Мильтон был последний из пуритан, итальянец Данте похоронил католицизм, Сервантес — рыцарство, Рабле — средневековые нравы и воспитание…
Герой легенды - юноша Данко. Ради свободы своего племени идет на величайшую жертву, испытывая при этом счастье. О подвиге Данко напоминают потомкам красивые голубые искры.
От болотного смрада стали погибать люди племени, в котором жил Данко. Жутко и безысходно становилось вокруг. Измученные люди хотели уже идти на поклон к врагу, пожертвовав своей волей. И только один, молодой красавец по имени Данко, не захотел терять свою волю, и решился вывести соплеменников из темного леса. Его не смутили предстоящие трудности. Но когда во время пути стало очень сложно и страшно, соплеменники набросились на Данко с обвинениями: не надо было ему, молодому и неопытному, браться за такое трудное дело. Разъяренные, стояли они вокруг него, нельзя было от них ожидать пощады. Юноше не страшна была собственная смерть – соплеменники показались ему жалкими и бес а он любил людей. Данко разорвал руками себе грудь и вырвал из неё свое сердце. Оно пылало, как солнце, и весь лес замолчал, освещенный «этим факелом любви к людям»: «- Идем! – крикнул Данко и бросился вперед на свое место, высоко держа свое сердце и освещая им путь людям». Горящее сердце юноши людей от неминуемой гибели. Много воды утекло с тех пор, а подвиг смельчака Данко остался жить в народе. И всё потому, что он «любил подвиги. А когда человек любит подвиги, он всегда умеет их сделать и найдет где это можно. В жизни… всегда есть место подвигам». Главную задачу Горький видел в показе потенциальных возможностей Человека, в бескорыстной любви к окружающим, в пожертвовать собой, когда это необходимо. В своем рассказе «Старуха Изергиль» писатель выразил все это в форме легенд о Ларре и Данко.
Все в мире периодично или ритмично, как принято выражаться теперь: даже солнце греет неодинаково, и ему порою бывает надо отдохнуть, успокоиться, и оно отдыхает, покоится 10-12 лет, чтобы потом засверкать с необычною силой. В жизни каждого народа бывают эпохи напряжения сил и их упадка, эпохи равнодушия и ненависти, стремления к материальному благосостоянию и к громким, смелым делам. Законы этого ритма, этой периодичности таинственны и пока совершенно неизвестны науке, которая лишь присматривается к факту, не имея силы объяснить его. Но само явление периодичности, ритма — несомненно в жизни солнца или жизни искусства.
Есть эпохи возрождения, упадка и самые грустные — переходные, когда таланты не дают ничего положительного, цельного, а лишь обещают дать что-то, по-видимому важное, новое, хотя и неизвестно что. Такую эпоху переживаем мы теперь. В другое время даже слабая сравнительно сила распускается полностью, поражает яркостью своих красок. Иногда все живет точно окутанное осенним туманом, иногда — при полном солнечном блеске…
В жизни искусства есть своя таинственная периодичность. Многие, начиная с Аристотеля, пытались пояснить ее законы понятными для нас причинами. Аристотель говорил: «Искусство достигает наивысшего блеска, когда человек наиболее хочет жить…» Но мы не можем принять этого объяснения: факты противоречат ему. Бокль утверждал, что расцвет искусства совпадает с расцветом любознательности вообще, т.е. науки. История несогласна и с ним. Спенсер предложил формулу, которая представляется наиболее вероятной. Он говорит, что область искусства воспоминание, что высочайшие образцы художественного творчества появляются лишь тогда, когда какая-нибудь историческая эпоха пережила себя и исчезает в вечность. Так было в Греции, Риме, Англии. Софокл, Фидий, Эврипид, Аристофан явились в конце доблестной эпохи эллинской жизни; в их время уже начался упадок нравов и даже полное их крушение. Римское искусство, кроме красноречия, все целиком принадлежит периоду империи и упраздненной республики. Шекспир, живя в XVII веке, вдохновлялся средневековыми феодальными нравами, Мильтон был последний из пуритан, итальянец Данте похоронил католицизм, Сервантес — рыцарство, Рабле — средневековые нравы и воспитание…
Не то же ли самое было и у нас?
От болотного смрада стали погибать люди племени, в котором жил Данко. Жутко и безысходно становилось вокруг. Измученные люди хотели уже идти на поклон к врагу, пожертвовав своей волей. И только один, молодой красавец по имени Данко, не захотел терять свою волю, и решился вывести соплеменников из темного леса. Его не смутили предстоящие трудности.
Но когда во время пути стало очень сложно и страшно, соплеменники набросились на Данко с обвинениями: не надо было ему, молодому и неопытному, браться за такое трудное дело. Разъяренные, стояли они вокруг него, нельзя было от них ожидать пощады.
Юноше не страшна была собственная смерть – соплеменники показались ему жалкими и бес а он любил людей. Данко разорвал руками себе грудь и вырвал из неё свое сердце. Оно пылало, как солнце, и весь лес замолчал, освещенный «этим факелом любви к людям»:
«- Идем! – крикнул Данко и бросился вперед на свое место, высоко держа свое сердце и освещая им путь людям».
Горящее сердце юноши людей от неминуемой гибели. Много воды утекло с тех пор, а подвиг смельчака Данко остался жить в народе. И всё потому, что он «любил подвиги. А когда человек любит подвиги, он всегда умеет их сделать и найдет где это можно. В жизни… всегда есть место подвигам».
Главную задачу Горький видел в показе потенциальных возможностей Человека, в бескорыстной любви к окружающим, в пожертвовать собой, когда это необходимо. В своем рассказе «Старуха Изергиль» писатель выразил все это в форме легенд о Ларре и Данко.