Насколько сочетаемы женственность и жестокость? ответ на этот вопрос дала война. Нежность, трепетность и чуткость против ужаса, страданий и смерти. Возможно ли сохранить душевный свет и теплоту, пройдя через все круги военного ада? Можно. Это и доказала своей поэзией Юлия Друнина.
В самом имени поэтессы что-то струящееся, нежное, по-детски наивное. Наверное, такой она и была тогда, уходящая на фронт прямо со школьной скамьи. В сырых окопах, под БМП, в придорожной канаве рождались проникновенные строки. Только юное девичье сердце могло так правдиво рассказать о войне. И когда пройдут годы, затянуться старые раны, в ее стихах по-прежнему будут слышны взрывы, свист пуль, а сердце все так же будет сжиматься от боли. Таким по настроению является написанное после войны стихотворение «Ты вернешься». Оно дало название всему сборнику, вышедшему в 1968 г.
Во многих своих стихах Юлия Друнина касается моментов своей биографии, вспоминает людей, воевавших рядом с ней. Чаще всего это реквием, песня над могилой утерянного товарища. Стихотворение «Ты вернешься» посвящено связистке Машеньке. Упоминание не только рода занятий, но и имени делает читателя сопричастным военным событиям. Это не абстрактный боец, а знакомая нам девушка, которая еще пару часов назад заливисто смеялась над чьей-то шуткой. Особый стилистический эффект создает употребление уменьшительно-ласкательной формы слов «девочка», «Машенька». Автор подчеркивает весь ужас, нелепость и ненормальность смерти в столь юном возрасте.
Вместе со смертью девушки меняется и все окружающее: «А в окопе пахло снегом талым, И налет артиллерийский стих». От горя тает суровый снег, пуская грязные слезы, артиллерийский огонь замер в минуте молчания.
Не раз Юлия Друнина в своих стихах и воспоминаниях говорила, что на войне страшнее крови и боли было чувство безысходности и невозможности раненым. Если бы госпиталь находился поближе, если бы необходимые инструменты были рядом, если бы санитарная подвода прибывала вовремя… Из таких «если бы» складывались судьбы многих людей. Говоря о смерти девушки, автор называет руки «бес Руки медсестры, что сотни солдат. Ощущение безвыходности ситуации усиливается упоминанием поведения фельдшера, которому остается только ругаться.
Измятые полоски погон на плечах девушки– это аллегория ее жизни. Ведь ее линия жизни вот так же измята гусеницами войны. Лирическое произведение всегда требует наиболее точных эпитетов. Эпитет «восковое» при описании лица девушки наиболее полно передает эмоциональное состояние. В ней еще теплится жизнь, но уже застывает, как воск свечи. Разве не эта юная связистка должна быть увековечена в фигурах знаменитой галереи мадам Тюссо?
Воробьев Семен – полковой комиссар, который даже находясь при смерти не терял воли к жизни, «настоящий человек». ятым членом больничной палаты стал комиссар Воробьев. Поначалу, когда раненного комиссара вносили в палату, все подумали, что это безжизненное желтое лицо принадлежит бессознательному человеку. Но как только его положили на кровать, комиссар открыл глаза и весело подмигнул присутствующим, будто не было тяжелой боли. Представился он смирным, некурящим, спокойным человеком. Это был человек дисциплины и норм, ни при каких обстоятельствах он не изменял своим жизненным позициям. Своим жизнелюбием он заразил унылых сожителей сорок второй палаты. Он был источником неиссякаемой бодрости.
В самом имени поэтессы что-то струящееся, нежное, по-детски наивное. Наверное, такой она и была тогда, уходящая на фронт прямо со школьной скамьи. В сырых окопах, под БМП, в придорожной канаве рождались проникновенные строки. Только юное девичье сердце могло так правдиво рассказать о войне. И когда пройдут годы, затянуться старые раны, в ее стихах по-прежнему будут слышны взрывы, свист пуль, а сердце все так же будет сжиматься от боли. Таким по настроению является написанное после войны стихотворение «Ты вернешься». Оно дало название всему сборнику, вышедшему в 1968 г.
Во многих своих стихах Юлия Друнина касается моментов своей биографии, вспоминает людей, воевавших рядом с ней. Чаще всего это реквием, песня над могилой утерянного товарища. Стихотворение «Ты вернешься» посвящено связистке Машеньке. Упоминание не только рода занятий, но и имени делает читателя сопричастным военным событиям. Это не абстрактный боец, а знакомая нам девушка, которая еще пару часов назад заливисто смеялась над чьей-то шуткой. Особый стилистический эффект создает употребление уменьшительно-ласкательной формы слов «девочка», «Машенька». Автор подчеркивает весь ужас, нелепость и ненормальность смерти в столь юном возрасте.
Вместе со смертью девушки меняется и все окружающее: «А в окопе пахло снегом талым, И налет артиллерийский стих». От горя тает суровый снег, пуская грязные слезы, артиллерийский огонь замер в минуте молчания.
Не раз Юлия Друнина в своих стихах и воспоминаниях говорила, что на войне страшнее крови и боли было чувство безысходности и невозможности раненым. Если бы госпиталь находился поближе, если бы необходимые инструменты были рядом, если бы санитарная подвода прибывала вовремя… Из таких «если бы» складывались судьбы многих людей. Говоря о смерти девушки, автор называет руки «бес Руки медсестры, что сотни солдат. Ощущение безвыходности ситуации усиливается упоминанием поведения фельдшера, которому остается только ругаться.
Измятые полоски погон на плечах девушки– это аллегория ее жизни. Ведь ее линия жизни вот так же измята гусеницами войны. Лирическое произведение всегда требует наиболее точных эпитетов. Эпитет «восковое» при описании лица девушки наиболее полно передает эмоциональное состояние. В ней еще теплится жизнь, но уже застывает, как воск свечи. Разве не эта юная связистка должна быть увековечена в фигурах знаменитой галереи мадам Тюссо?
снаряд над головою,
ятым членом больничной палаты стал комиссар Воробьев. Поначалу, когда раненного комиссара вносили в палату, все подумали, что это безжизненное желтое лицо принадлежит бессознательному человеку. Но как только его положили на кровать, комиссар открыл глаза и весело подмигнул присутствующим, будто не было тяжелой боли. Представился он смирным, некурящим, спокойным человеком. Это был человек дисциплины и норм, ни при каких обстоятельствах он не изменял своим жизненным позициям.
Своим жизнелюбием он заразил унылых сожителей сорок второй палаты. Он был источником неиссякаемой бодрости.