Cочинение «Хлестаков и хлестаковщина»Образ Ивана Александровича Хлестакова - один из самых характерных и замечательных в творчестве Гоголя, "любимое дитя его фантазии". В нем сказалась страсть художника к гиперболе, преувеличениям почти гротескным, любовь к изображению "многосторонних" (в ноздревском смысле) характеров. И образ мыслей Ивана Александровича типичен для большинства героев Гоголя: алогичность, бессвязность его речей просто ошеломляют. И, конечно, с образом Хлестакова связана некоторая "чертовщина", налет фантастичности. Ну, действительно, не наваждение ли: солидный и опытный городничий принимает "фитюльку" за "значительное лицо". Мало того, весь город вслед за ним в припадке умопомрачения несет "ревизору" дань, умоляет о защите, старается "умаслить" этого ничтожного человечка. Сюжет комедии прост и гениален. Особая, гоголевская черта в нем - отсутствие со стороны мнимого ревизора каких-либо сознательных действий, чтобы обмануть чиновников. Он сам попадает в непредсказуемую ситуацию и ведет себя в соответствии с ней. Если бы Хлестаков был мошенником, глубина замысла исчезла бы Главное здесь то, что охваченные страхом чиновники сами себя обманывают ("сами себя высекли"). Но в такой ситуации на месте ревизора необходим человек, наделенный совсем особыми свойствами. Да нет, помилуйте. Свойства эти - самые обыкновенные. Ну, например, желание порисоваться, сыграть роль чуть повыше той, что человеку "предназначена". Ведь это же свойственно каждому из нас "хоть на минуту", по мнению Гоголя. Феерическая сцена вранья на приеме у городничего проявляет это качество героя с невиданной силой. Из служащего, который "только переписывает", он за несколько минут вырастает почти до "главнокомандующего", который "всякий день во дворец ездит". Хлестаков - гении вранья, он переживает свой звездный час. Гомерический размах ошарашивает присутствующих "тридцать пять тысяч курьеров" несутся во весь опор, чтобы разыскать героя, без него некому управлять департаментом. Солдаты при виде его "делают ружьем". Суп в кастрюльке едет к нему из Парижа. Во мгновенье ока, как сказочный джинн, он строит и рушит целый фантастический мир - мечту современного меркантильного века, где все измеряется сотнями и тысячами рублей. Речь Хлестакова отрывочна, он заговаривается, но скачет дальше во весь опор: "Да что, в самом деле? Я такой! Я не посмотрю ни на кого... Я говорю всем: "я сам себя знаю, сам. Я везде, везде...". Но что это? Все решится тоже как в сказке: "Как взбежишь по лестнице к себе на четвертый этаж..." Нет, нет, он уже опомнился: "Что ж я вру, я и позабыл, что живу в бельэтаже". Но сейчас его время. Он - герой-любовник, очаровывающий мать и дочь, зять городничего. Он - «значительное лицо», которому смиренно предлагают взятки. И с каждой взяткой Иван Александрович приметно меняется. Он входит во вкус. Он уже осознал себя в новой роли, и она герою по душе. Если у первого посетителя он застенчиво просит взаймы, оправдываясь: "в дороге издержался", то от Бобчинского и Добчинского он сразу требует: "Денег нет у вас?" И исчезает Хлестаков особенным образом. Это "фантасмагорическое лицо", "как лживый олицетворенный обман, унеслось вместе с тройкою бог весть куда" (Гоголь). Ведь это лишь мираж, призрак, порожденный нечистой совестью и страхом. Итак, что же такое "хлестаковщина"? Это воплощение желания сыграть роль повыше той, что тебе предназначена, но и воплощение пустоты существования. Ничтожество, возведенное в N-ную степень, "возникшая до высшей степени пустота", по удивительному выражению Гоголя. Да, прекрасен образ Хлестакова - великое создание Гоголя. Он весь вдохновение, полет. Это собрание многих качеств. В нем и маленький чиновник, и великий фантазер, и простодушный человечек, вдохновенно и счастливо лгущий. Но это и символическое, обобщенное изображение современного русского человека, "которой стал весь ложь, уже даже сам того не замечая". (Н.В. Гоголь).
Онегин был по мненью многих (Судей решительных и строгих) Ученый малый, но педант: Имел он счастливый талант Без принужденья в разговоре Коснуться до всего слегка, С ученым видом знатока Хранить молчанье в важном споре И возбуждать улыбку дам Огнем нежданных эпиграмм.
Латынь из моды вышла ныне: Так, если правду вам сказать, Он знал довольно по-латыне, Чтоб эпиграфы разбирать, Потолковать об Ювенале, В конце письма поставить vale, Да помнил, хоть не без греха, Из Энеиды два стиха. Вот мой Онегин на свободе; Острижен по последней моде, Как dandy 2 лондонский одет — И наконец увидел свет. Он по-французски совершенно Мог изъясняться и писал; Легко мазурку танцевал И кланялся непринужденно; 3. Высокой страсти не имея Для звуков жизни не щадить, Не мог он ямба от хорея, Как мы ни бились, отличить. Бранил Гомера, Феокрита; Зато читал Адама Смита И был глубокой эконом, То есть умел судить о том, Как государство богатеет, И чем живет, и почему Не нужно золота ему,
4. Как рано мог он лицемерить, Таить надежду, ревновать, Разуверять, заставить верить, Казаться мрачным, изнывать, Являться гордым и послушным, Внимательным иль равнодушным! Как томно был он молчалив, Как пламенно красноречив, В сердечных письмах как небрежен!
5. Как он умел казаться новым, Шутя невинность изумлять, Пугать отчаяньем готовым, Приятной лестью забавлять, Ловить минуту умиленья, Невинных лет предубежденья Умом и страстью побеждать, Невольной ласки ожидать, Молить и требовать признанья, Подслушать сердца первый звук, Преследовать любовь, и вдруг Добиться тайного свиданья.. .
6. Как рано мог уж он тревожить Сердца кокеток записных! Когда ж хотелось уничтожить Ему соперников своих, Как он язвительно злословил! Какие сети им готовил!
7. Онегин входит, Идет меж кресел по ногам, Двойной лорнет скосясь наводит На ложи незнакомых дам; Все ярусы окинул взором, Всё видел: лицами, убором Ужасно недоволен он; С мужчинами со всех сторон Раскланялся, потом на сцену В большом рассеянье взглянул, Отворотился — и зевнул,
8. Второй Чадаев, мой Евгений, Боясь ревнивых осуждений, В своей одежде был педант И то, что мы назвали франт. Он три часа по крайней мере Пред зеркалами проводил И из уборной выходил Подобный ветреной Венере, Когда, надев мужской наряд, Богиня едет в маскарад.
9. Нет: рано чувства в нем остыли; Ему наскучил света шум; Красавицы не долго были Предмет его привычных дум; Измены утомить успели; Друзья и дружба надоели, Затем, что не всегда же мог Beef-steaks и страсбургский пирог Шампанской обливать бутылкой И сыпать острые слова, Когда болела голова; И хоть он был повеса пылкой, Но разлюбил он наконец И брань, и саблю, и свинец.
10. Два дня ему казались новы Уединенные поля, Прохлада сумрачной дубровы, Журчанье тихого ручья; На третий роща, холм и поле Его не занимали боле; Потом уж наводили сон; Потом увидел ясно он, Что и в деревне скука та же, Хоть нет ни улиц, ни дворцов, Ни карт, ни балов, ни стихов. Хандра ждала его на страже,
Сюжет комедии прост и гениален. Особая, гоголевская черта в нем - отсутствие со стороны мнимого ревизора каких-либо сознательных действий, чтобы обмануть чиновников. Он сам попадает в непредсказуемую ситуацию и ведет себя в соответствии с ней. Если бы Хлестаков был мошенником, глубина замысла исчезла бы Главное здесь то, что охваченные страхом чиновники сами себя обманывают ("сами себя высекли"). Но в такой ситуации на месте ревизора необходим человек, наделенный совсем особыми свойствами.
Да нет, помилуйте. Свойства эти - самые обыкновенные. Ну, например, желание порисоваться, сыграть роль чуть повыше той, что человеку "предназначена". Ведь это же свойственно каждому из нас "хоть на минуту", по мнению Гоголя. Феерическая сцена вранья на приеме у городничего проявляет это качество героя с невиданной силой. Из служащего, который "только переписывает", он за несколько минут вырастает почти до "главнокомандующего", который "всякий день во дворец ездит". Хлестаков - гении вранья, он переживает свой звездный час. Гомерический размах ошарашивает присутствующих "тридцать пять тысяч курьеров" несутся во весь опор, чтобы разыскать героя, без него некому управлять департаментом. Солдаты при виде его "делают ружьем". Суп в кастрюльке едет к нему из Парижа. Во мгновенье ока, как сказочный джинн, он строит и рушит целый фантастический мир - мечту современного меркантильного века, где все измеряется сотнями и тысячами рублей.
Речь Хлестакова отрывочна, он заговаривается, но скачет дальше во весь опор: "Да что, в самом деле? Я такой! Я не посмотрю ни на кого... Я говорю всем: "я сам себя знаю, сам. Я везде, везде...".
Но что это? Все решится тоже как в сказке: "Как взбежишь по лестнице к себе на четвертый этаж..." Нет, нет, он уже опомнился: "Что ж я вру, я и позабыл, что живу в бельэтаже".
Но сейчас его время. Он - герой-любовник, очаровывающий мать и дочь, зять городничего. Он - «значительное лицо», которому смиренно предлагают взятки. И с каждой взяткой Иван Александрович приметно меняется. Он входит во вкус. Он уже осознал себя в новой роли, и она герою по душе. Если у первого посетителя он застенчиво просит взаймы, оправдываясь: "в дороге издержался", то от Бобчинского и Добчинского он сразу требует: "Денег нет у вас?"
И исчезает Хлестаков особенным образом. Это "фантасмагорическое лицо", "как лживый олицетворенный обман, унеслось вместе с тройкою бог весть куда" (Гоголь). Ведь это лишь мираж, призрак, порожденный нечистой совестью и страхом.
Итак, что же такое "хлестаковщина"? Это воплощение желания сыграть роль повыше той, что тебе предназначена, но и воплощение пустоты существования. Ничтожество, возведенное в N-ную степень, "возникшая до высшей степени пустота", по удивительному выражению Гоголя.
Да, прекрасен образ Хлестакова - великое создание Гоголя. Он весь вдохновение, полет. Это собрание многих качеств. В нем и маленький чиновник, и великий фантазер, и простодушный человечек, вдохновенно и счастливо лгущий. Но это и символическое, обобщенное изображение современного русского человека, "которой стал весь ложь, уже даже сам того не замечая". (Н.В. Гоголь).
(Судей решительных и строгих)
Ученый малый, но педант:
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм.
Латынь из моды вышла ныне:
Так, если правду вам сказать,
Он знал довольно по-латыне,
Чтоб эпиграфы разбирать,
Потолковать об Ювенале,
В конце письма поставить vale,
Да помнил, хоть не без греха,
Из Энеиды два стиха. Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде,
Как dandy 2 лондонский одет —
И наконец увидел свет.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно;
3. Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И был глубокой эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
4. Как рано мог он лицемерить,
Таить надежду, ревновать,
Разуверять, заставить верить,
Казаться мрачным, изнывать,
Являться гордым и послушным,
Внимательным иль равнодушным!
Как томно был он молчалив,
Как пламенно красноречив,
В сердечных письмах как небрежен!
5. Как он умел казаться новым,
Шутя невинность изумлять,
Пугать отчаяньем готовым,
Приятной лестью забавлять,
Ловить минуту умиленья,
Невинных лет предубежденья
Умом и страстью побеждать,
Невольной ласки ожидать,
Молить и требовать признанья,
Подслушать сердца первый звук,
Преследовать любовь, и вдруг
Добиться тайного свиданья.. .
6. Как рано мог уж он тревожить
Сердца кокеток записных!
Когда ж хотелось уничтожить
Ему соперников своих,
Как он язвительно злословил!
Какие сети им готовил!
7. Онегин входит,
Идет меж кресел по ногам,
Двойной лорнет скосясь наводит
На ложи незнакомых дам;
Все ярусы окинул взором,
Всё видел: лицами, убором
Ужасно недоволен он;
С мужчинами со всех сторон
Раскланялся, потом на сцену
В большом рассеянье взглянул,
Отворотился — и зевнул,
8. Второй Чадаев, мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей одежде был педант
И то, что мы назвали франт.
Он три часа по крайней мере
Пред зеркалами проводил
И из уборной выходил
Подобный ветреной Венере,
Когда, надев мужской наряд,
Богиня едет в маскарад.
9. Нет: рано чувства в нем остыли;
Ему наскучил света шум;
Красавицы не долго были
Предмет его привычных дум;
Измены утомить успели;
Друзья и дружба надоели,
Затем, что не всегда же мог
Beef-steaks и страсбургский пирог
Шампанской обливать бутылкой
И сыпать острые слова,
Когда болела голова;
И хоть он был повеса пылкой,
Но разлюбил он наконец
И брань, и саблю, и свинец.
10. Два дня ему казались новы
Уединенные поля,
Прохлада сумрачной дубровы,
Журчанье тихого ручья;
На третий роща, холм и поле
Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон;
Потом увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же,
Хоть нет ни улиц, ни дворцов,
Ни карт, ни балов, ни стихов.
Хандра ждала его на страже,