Лошадь была старая и почти слепая. Она ещё помнила , как скакала по ипподрому на глазах и тысяч зрителей, как они кричали ей "Давай, Марта! Давай!". Как жокей обнимал её и целовал в потные глаза. Она помнила и недовольное фырканье в такие минуты красивого жеребца Рудольфа, который опять, хоть немного, но проиграл ей... Но всё это в Она давно на заслуженном отдыхе. Она не знала, что по закону, придуманному людьми, её должны были пустить под нож, но кто-то её и этого не сделали. И вот теперь она медленно бродит среди конюшен и всё ещё слышит восторженный гул ипподромма...
Лошадь была старая и почти слепая. Она ещё помнила , как скакала по ипподрому на глазах и тысяч зрителей, как они кричали ей "Давай, Марта! Давай!". Как жокей обнимал её и целовал в потные глаза. Она помнила и недовольное фырканье в такие минуты красивого жеребца Рудольфа, который опять, хоть немного, но проиграл ей... Но всё это в Она давно на заслуженном отдыхе. Она не знала, что по закону, придуманному людьми, её должны были пустить под нож, но кто-то её и этого не сделали. И вот теперь она медленно бродит среди конюшен и всё ещё слышит восторженный гул ипподромма...