СОЧНО найти метафору и сравнение:
Голос у дедушки оборвался и захлебнулся. Слезы опять потекли по глубоким, коричневым от загара, морщинам. Сергей, который слушал ослабевшего старика молча, с плотно сжатыми бровями, бледный от волнения, вдруг взял его под мышки и стал подымать
Было далеко за полночь, когда Сергей, лежавший на полу рядом с дедушкой, осторожно поднялся и стал бесшумно одеваться. Сквозь широкие окна лился в комнату бледный свет месяца, стелился косым, дрожащим переплетом по полу и, падая на спящих вповалку людей, придавал их лицам страдальческое и мертвое выражение.
Подобный эпизод имеется и в Библии: "...и весьма устрашились и возопили сыны Израилевы.. . и сказали Моисею: разве нет гробов в Египте, что ты привел нас умирать в пустыне?. . Лучше быть нам в рабстве у египтян, нежли умереть в пустыне" (Исх. 14:11-12). Однако мотив "исхода" переосмыслен Горьким, что особенно заметно при сопоставлении народных вожаков. Моисей вдохновлен Богом. Он, по сути дела, лишает людей свободы и жестко дисциплинирует их. Он один - носитель высшей истины. Иное дело Данко. Отчаяние, страх, бессилие соплеменников он побеждает не сверхъестественной силой, данной от Бога, а своей человеческой любовью. Именно "великой любовью к людям" пробуждает Данко в народе веру в собственные силы. Трусливым мыслям о преимуществе рабского существования перед смертью он противопоставляет идею преодоления несчастий активным действием, решительным протестом.
Заметим, что к мотиву "исхода" Горький обращался неоднократно. Так, в рассказе "Ошибка" один из героев Кравцов возомнил, что он, "как Моисей", призван вывести людей из "ямы" жизни в "обетованную страну" (I, 111). Другой же герой этого рассказа, Ярославцев, видит "дорогу, заполненную людьми, исходящими из плена жизни" (I, 118). Тема "исхода" отчетливо звучит и в рассказе "Читатель": "Я запутался во мраке жизни и ищу выхода к свету, к истине, красоте" (IV, 126). В повести "Лето" одна из героинь заявляет, что "пришло время русскому народу перехода через черное море несчастья своего в землю светлую, обетованную" (IV, 440).
Причем во всех случаях названная тема соотнесена у Горького, с одной стороны, с образами тьмы, смерти, с другой - света, красоты, истины. Между этими силами идет острая, напряженная борьба. Так, в рассказе "Старуха Изергиль" силы зла торжествуют, когда люди племени, утомленные тяжестью пути, озверев от злобы, хотят убить Данко. И наоборот, когда герой, жертвуя своей жизнью, совершает подвиг, то "тьма разлетелась.. . и пала в гнилой зев болота" (I, 95). Наступает торжество света и свободы. Гибель Данко как бы находит свой философский "обратный" коррелят в картине животворящей природы, которая являет собой образ вечного движения и победы живых сил над тлением. Беззаветный подвиг во имя людей поражает саму природу, и в ней, как память о бесстрашном герое, вспыхивают голубые искры гордого сердца.
Клинок надежный, без порока;
Булат его хранит таинственный закал -
Наследье бранного востока.
Наезднику в горах служил он много лет,
Не зная платы за услугу;
Не по одной груди провел он страшный след
И не одну порвал кольчугу.
Забавы он делил послушнее раба,
Звенел в ответ речам обидным.
В те дни была б ему богатая резьба
Нарядом чуждым и обидным.
Он взят за Тереком отважным казаком
На хладном трупе господина,
И долго он лежал заброшенный потом
В походной лавке армянина.
Теперь родных ножон, избитых на войне,
Лишен героя спутник бедный,
Игрушкой золотой он блещет на стене -
Увы, бесславный и безвредный!
Никто привычною, заботливой рукой
Его не чистит, не ласкает,
И надписи его, молясь с зарей,
Никто с усердьем не читает.. .
В наш век изнеженный не так ли ты, поэт,
Свое утратил назначенье,
На злато променяв ту власть, котрой свет
Внимал в немом благоговенье?
Бывало, мерный звук твоих могучих слов
Воспламенял бойца для битвы,
Он нужен был толпе, как чаша для пиров,
Как фимиам в часы молитвы.
Твой стих, как божий дух, носился над толпой
И, отзыв мыслей благородных,
Звучал, как колокол на башне вечевой
Во дни торжеств и бед народных.
Но скучен нам простой и гордый твой язык,
Нас тешат блестки и обманы;
Как ветхая краса, наш ветхий мир привык
Морщины прятать под румяны.. .
Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк!
Иль никогда, на голос мщенья,
Из золотых ножон не вырвешь свой клинок,
Покрытый ржавчиной презренья?..