Для самой поэтессы написание поэмы обернулось тяжёлым испытанием - до написания поэмы были арестованы два самых близких человека - третий муж Николай Пунин - отбывал второй из трёх сроков - также в застенках Ленинградской тюрьмы «Кресты», позднее - в смутном 1938-м участь ждала сына Николая Гумилёва (погиб в 1921 г. после участия в Кронштадтском мятеже) и Анны Ахматовой - Льва. Лев Гумилёв пробыл в застенках без малого девять лет, его ждала война, реабилитация, амнистировали его только в 1956 году. Самым страшным для Ахматовой стал именно смутный 1938 год: за передачками Ахматова находилась по 17 - 19 часов за очередью к сыну, с рукописями поэмы, дорабатывала их в проходных изолятора.
Первые 2 главы поэмы написаны в 1934 - 35 гг. Наиболее плодотворно она работала над поэмой в тяжёлых 1938 - 1940 годах и вернулась к ней позже, в 1960-е годы. Особенно тяжёлое время написания «Реквиема» у Ахматовой пришлось на годы войны, когда она была в Ташкенте в эвакуации. Ахматова очень часто сжигала рукописи «Реквиема» после того, как прочитывала людям, которым доверяла, в частности Лидии Чуковской. 1946 год. Ахматова исключена из Союза Писателей СССР. В 1960-е годы «Реквием» начал распространяться в самиздате. В 1964 году один из списков поэмы попал за границу, где впервые был опубликован полностью (мюнхенское издание 1964 года). В очерке известного прозаика Б. К. Зайцева, напечатанном в газете «Русская мысль», говорится:
На днях получил из Мюнхена книжечку стихотворений, 23 страницы, называется «Реквием»… Эти стихи Ахматовой — поэма, естественно. (Все стихотворения связаны друг с другом. Впечатление одной цельной вещи.) Дошло это сюда из России, печатается «без ведома и согласия автора» — заявлено на 4-й странице, перед портретом. Издано «Товариществом Зарубежных Писателей» (списки же «рукотворные» ходят, наверное, как и Пастернака писания, по России как угодно)… Да, пришлось этой изящной даме из Бродячей Собаки испить чашу, быть может, горчайшую, чем всем нам, в эти воистину «Окаянные дни» (Бунин)… Я-то видел Ахматову «царскосельской веселой грешницей», и «насмешницей», но Судьба поднесла ей оцет Распятия. Можно ль было предположить тогда, в этой Бродячей Собаке, что хрупкая эта и тоненькая женщина издаст такой вопль — женский, материнский, вопль не только о себе, но и обо всех страждущих — женах, матерях, невестах, вообще обо всех распинаемых? <…> Откуда взялась мужская сила стиха, простота его, гром слов будто и обычных, но гудящих колокольным похоронным звоном, разящих человеческое сердце и вызывающих восхищение художническое? Воистину «томов премногих тяжелей». Написано двадцать лет назад. Останется навсегда безмолвный приговор зверству.
Полный текст «Реквиема» был опубликован лишь в перестройку - в 1987 году, в журналах «Октябрь» № 3 и «Нева» № 6. Теперь поэма входит в общеобязательную школьную программу
Класс заволновался, но Харлампий Диогенович приподнял брови, и все притихли. Он положил в карман свой блокнотик, закрыл журнал и уступил место докторше. Сам он присел рядом за парту. Оп казался грустным и немного обиженным.
Доктор и девчонка раскрыли свои чемоданчики и стали раскладывать на столе баночки, бутылочки и враждебно сверкающие инструменты.
- Ну, кто из вас самый смелый? - сказала докторша, хищно высосав лекарство иглой и теперь держа эту иглу острием кверху, чтобы лекарство не вылилось.
Она это сказала весело, но никто не улыбнулся, все смотрели на иглу.
- Будем вызывать по списку, - сказал Харлампий Диогенович, - потому что здесь сплошные герои. Он раскрыл журнал.
- Авдеенко, - сказал Харлампий Диогенович и поднял голову.
Класс нервно засмеялся. Докторша тоже улыбнулась, хотя и не понимала, почему мы смеемся.
Авдеенко подошел к столу, длинный, нескладный, и по липу его было видно, что он так и не решил, что лучше, получить двойку или идти первым на укол.
Он заголил рубаху и теперь стоял спиной к докторше, все такой же нескладный и не решивший, что же лучше. И потом, когда укол сделали, он не обрадовался, хотя теперь весь класс ему завидовал.
Алик Комаров все больше и больше бледнел. Подходила его очередь. И хотя он продолжал держать свои руки на промокашке, видно, это ему не .
Я старался как-нибудь его расхрабрить, но ничего не получалось. С каждой минутой он делался все строже и бледней. Он не отрываясь смотрел на докторскую иглу.
Для самой поэтессы написание поэмы обернулось тяжёлым испытанием - до написания поэмы были арестованы два самых близких человека - третий муж Николай Пунин - отбывал второй из трёх сроков - также в застенках Ленинградской тюрьмы «Кресты», позднее - в смутном 1938-м участь ждала сына Николая Гумилёва (погиб в 1921 г. после участия в Кронштадтском мятеже) и Анны Ахматовой - Льва. Лев Гумилёв пробыл в застенках без малого девять лет, его ждала война, реабилитация, амнистировали его только в 1956 году. Самым страшным для Ахматовой стал именно смутный 1938 год: за передачками Ахматова находилась по 17 - 19 часов за очередью к сыну, с рукописями поэмы, дорабатывала их в проходных изолятора.
Первые 2 главы поэмы написаны в 1934 - 35 гг. Наиболее плодотворно она работала над поэмой в тяжёлых 1938 - 1940 годах и вернулась к ней позже, в 1960-е годы. Особенно тяжёлое время написания «Реквиема» у Ахматовой пришлось на годы войны, когда она была в Ташкенте в эвакуации. Ахматова очень часто сжигала рукописи «Реквиема» после того, как прочитывала людям, которым доверяла, в частности Лидии Чуковской. 1946 год. Ахматова исключена из Союза Писателей СССР. В 1960-е годы «Реквием» начал распространяться в самиздате. В 1964 году один из списков поэмы попал за границу, где впервые был опубликован полностью (мюнхенское издание 1964 года). В очерке известного прозаика Б. К. Зайцева, напечатанном в газете «Русская мысль», говорится:
На днях получил из Мюнхена книжечку стихотворений, 23 страницы, называется «Реквием»… Эти стихи Ахматовой — поэма, естественно. (Все стихотворения связаны друг с другом. Впечатление одной цельной вещи.) Дошло это сюда из России, печатается «без ведома и согласия автора» — заявлено на 4-й странице, перед портретом. Издано «Товариществом Зарубежных Писателей» (списки же «рукотворные» ходят, наверное, как и Пастернака писания, по России как угодно)… Да, пришлось этой изящной даме из Бродячей Собаки испить чашу, быть может, горчайшую, чем всем нам, в эти воистину «Окаянные дни» (Бунин)… Я-то видел Ахматову «царскосельской веселой грешницей», и «насмешницей», но Судьба поднесла ей оцет Распятия. Можно ль было предположить тогда, в этой Бродячей Собаке, что хрупкая эта и тоненькая женщина издаст такой вопль — женский, материнский, вопль не только о себе, но и обо всех страждущих — женах, матерях, невестах, вообще обо всех распинаемых? <…> Откуда взялась мужская сила стиха, простота его, гром слов будто и обычных, но гудящих колокольным похоронным звоном, разящих человеческое сердце и вызывающих восхищение художническое? Воистину «томов премногих тяжелей». Написано двадцать лет назад. Останется навсегда безмолвный приговор зверству.
Полный текст «Реквиема» был опубликован лишь в перестройку - в 1987 году, в журналах «Октябрь» № 3 и «Нева» № 6. Теперь поэма входит в общеобязательную школьную программу
Объяснение:
Случай с медсестрой, цитата.
Класс заволновался, но Харлампий Диогенович приподнял брови, и все притихли. Он положил в карман свой блокнотик, закрыл журнал и уступил место докторше. Сам он присел рядом за парту. Оп казался грустным и немного обиженным.
Доктор и девчонка раскрыли свои чемоданчики и стали раскладывать на столе баночки, бутылочки и враждебно сверкающие инструменты.
- Ну, кто из вас самый смелый? - сказала докторша, хищно высосав лекарство иглой и теперь держа эту иглу острием кверху, чтобы лекарство не вылилось.
Она это сказала весело, но никто не улыбнулся, все смотрели на иглу.
- Будем вызывать по списку, - сказал Харлампий Диогенович, - потому что здесь сплошные герои. Он раскрыл журнал.
- Авдеенко, - сказал Харлампий Диогенович и поднял голову.
Класс нервно засмеялся. Докторша тоже улыбнулась, хотя и не понимала, почему мы смеемся.
Авдеенко подошел к столу, длинный, нескладный, и по липу его было видно, что он так и не решил, что лучше, получить двойку или идти первым на укол.
Он заголил рубаху и теперь стоял спиной к докторше, все такой же нескладный и не решивший, что же лучше. И потом, когда укол сделали, он не обрадовался, хотя теперь весь класс ему завидовал.
Алик Комаров все больше и больше бледнел. Подходила его очередь. И хотя он продолжал держать свои руки на промокашке, видно, это ему не .
Я старался как-нибудь его расхрабрить, но ничего не получалось. С каждой минутой он делался все строже и бледней. Он не отрываясь смотрел на докторскую иглу.