Я пошла учиться в первый класс в сентябре 1935 года. Мне было 9 лет. Знала все буквы по букварю, могла считать до ста. На мне было всё новое, специально купленное для школы.
В нашем селе Большелуг была церковь. Люди были верующими в Бога. Своих детей с малых лет учили жить по божьим законам. Церковь разрушили. С первого класса учителя убеждали своих учеников, что Бога нет. Это был переломный период. Дома наоборот, родители своих детей заставляли читать молитвы перед иконами, хотя из-за незнания русского языка сами взрослые не понимали их содержания. Мои ровесники в школе были безбожниками, а дома проводили тайное богослужение вместе с родителями. Каждый день на первом уроке, стоя, мы хором повторяли за учительницей на коми языке: «Бога нету, молитвы читать нельзя, крестики на шее носить нельзя». Я училась в третьем классе, когда однажды после такой процедуры спросила учительницу, могу ли я сказать, что думаю о Боге. Учительница ответила: «Говори, послушаем тебя». Я стала говорить, что если бы Бог был, то не допустил, чтобы нашу мать посадили в тюрьму — не оставили бы маленького ребёнка без матери, а соседи, боясь Бога, не обижали бы друг друга. Но они обижают. Значит, Бога нет. Учительница мне сказала: «Садись, думать и говорить так нельзя». Я заплакала, попросила отпустить домой, сказала, что болею. В дверях я сказала учительнице, что больше в школу не приду и учиться не буду. На следующий день я в школу не пошла. Пришёл к нам домой директор школы Николай Николаевич Перебатинский (его отец был поп — церковный служитель). Он стал с нами беседовать, как родной отец, убеждая меня, что учительница права, и нельзя говорить при людях всё, что ты думаешь: «Дуня, ты это сама поймёшь, когда вырастешь, ты очень умная девочка. Пусть дома за хозяйку останется Анна, она старше, уже окончила 4-ый класс, может и не учиться, а ты должна учиться. Не обижайся на учительницу».
В школу я пошла, но после этой истории никогда больше руку на уроках не поднимала, чтобы меня спросили, до последнего 7 класса, рассуждая так: «Пусть учителя думают, что я не знаю урок». Но когда меня спрашивали, отвечала на «отлично».
Когда я пошла учиться в первый класс, у меня были новое пальто, новые ботинки, новые валенки. Перед своими сверстниками я гордилась и радовалась, что я хорошо одетая. Но всё износилось. Брат мне сшил на зиму обувь из медвежьей шкуры. Подошвы хорошо пропитаны дёгтем, чтобы влагу вовнутрь не пропускали, голенища мохнатые, очень удобные и тёплые, но некрасивые. На лето сшил тапочки, тоже из медвежьей шкуры. Мне было стыдно в такой обуви ходить в школу.
Я пошла учиться в первый класс в сентябре 1935 года. Мне было 9 лет. Знала все буквы по букварю, могла считать до ста. На мне было всё новое, специально купленное для школы.
В нашем селе Большелуг была церковь. Люди были верующими в Бога. Своих детей с малых лет учили жить по божьим законам. Церковь разрушили. С первого класса учителя убеждали своих учеников, что Бога нет. Это был переломный период. Дома наоборот, родители своих детей заставляли читать молитвы перед иконами, хотя из-за незнания русского языка сами взрослые не понимали их содержания. Мои ровесники в школе были безбожниками, а дома проводили тайное богослужение вместе с родителями. Каждый день на первом уроке, стоя, мы хором повторяли за учительницей на коми языке: «Бога нету, молитвы читать нельзя, крестики на шее носить нельзя». Я училась в третьем классе, когда однажды после такой процедуры спросила учительницу, могу ли я сказать, что думаю о Боге. Учительница ответила: «Говори, послушаем тебя». Я стала говорить, что если бы Бог был, то не допустил, чтобы нашу мать посадили в тюрьму — не оставили бы маленького ребёнка без матери, а соседи, боясь Бога, не обижали бы друг друга. Но они обижают. Значит, Бога нет. Учительница мне сказала: «Садись, думать и говорить так нельзя». Я заплакала, попросила отпустить домой, сказала, что болею. В дверях я сказала учительнице, что больше в школу не приду и учиться не буду. На следующий день я в школу не пошла. Пришёл к нам домой директор школы Николай Николаевич Перебатинский (его отец был поп — церковный служитель). Он стал с нами беседовать, как родной отец, убеждая меня, что учительница права, и нельзя говорить при людях всё, что ты думаешь: «Дуня, ты это сама поймёшь, когда вырастешь, ты очень умная девочка. Пусть дома за хозяйку останется Анна, она старше, уже окончила 4-ый класс, может и не учиться, а ты должна учиться. Не обижайся на учительницу».
В школу я пошла, но после этой истории никогда больше руку на уроках не поднимала, чтобы меня спросили, до последнего 7 класса, рассуждая так: «Пусть учителя думают, что я не знаю урок». Но когда меня спрашивали, отвечала на «отлично».
Когда я пошла учиться в первый класс, у меня были новое пальто, новые ботинки, новые валенки. Перед своими сверстниками я гордилась и радовалась, что я хорошо одетая. Но всё износилось. Брат мне сшил на зиму обувь из медвежьей шкуры. Подошвы хорошо пропитаны дёгтем, чтобы влагу вовнутрь не пропускали, голенища мохнатые, очень удобные и тёплые, но некрасивые. На лето сшил тапочки, тоже из медвежьей шкуры. Мне было стыдно в такой обуви ходить в школу.