Главные герои рассказа – брат и сестра, Настя и Митраша. Дети остались без родителей. Другие жители деревни не оставляли их без внимания и всячески старались им. Но дети научились жить самостоятельно и оказались довольно хозяйственными. Вот как-то весной собрались ребята в лес за клюквой, в это время ягода бывает сладкая. Как только сошел снег ее видимо не видимо на полянках, которые называют кладовые солнца. Дети вспомнили про одно место, где этой ягоды можно насобирать целое ведро с одного метра. Сперва они шли вместе пока не дошли до развилки. Там Настя пошла по широкой дорожке, а Митраша выбрал на узкую тропинку. Заблудиться он не боялся, так как взял с собой и компас и даже ружье. За то что мальчик был собранный и всегда старался запастись нужными вещами его прозвали «мужичок в мешочке». В лесу через который шли ребята жила собака Травка, когда-то она принадлежала леснику, а после его смерти осталась одна. Тоскливо ей было и она частенько выла. Этот вой услышал волк и решил ее поймать, но в тот самый момент когда ее можно было схватить собака помчалась за зайцем. Митраша шел незаметной тропкой и попал в болото, хорошо сообразил бросить ружье плашмя, на нем и держался пока его случайно не нашла Травка. Тут из-за кустов появился волк, Митраша не долго думая выстрелил и убил его. Пока брат бродил по болоту Настя насобирала ягод. Вернувшись домой дети рассказали о своем приключении. Мало кто им поверил, но некоторые особо любопытные отправились в лес и привезли волка. Теперь «мужичка в мешочке» зауважали еще больше. Вовсе не обязательно быть взрослым и опытным, чтобы убить матерого волка с которым не могла справиться специальная бригада, достаточно немного везения. Этот рассказ не только о приключениях двух сироток. Еще одним действующим лицом выступает в нем сама природа. А все происходящее в нем наталкивает на многие мысли. Всем нам известно, что природа – наша кормилица. Не зря, кстати, рассказ назван так – «кладовая солнца». Это – те дары, что принимаем мы от природы и они безграничны. Нужно только уметь ими пользоваться. Этому и учит произведение.
Да, говорить и слышать я не могу, от рождения глухонемой, но думать, слушать, соображать и чувствовать очень хорошо умею. Эх, и за какие грехи перевели меня в услужение к старой барыне в город из деревни? Видно, потому, что я ото всех наших обликом отличался: двенадцати вершков роста, сложен богатырем, самый лучший тягловой, работаю за четверых, да еще и говорить не умею. Вот, без дела теперь сохну здесь в усадьбе старой и скупой барыни, доживающей свой век в одиночестве, только дворня у нее в окружении, потому что она вдова, а сыновья ее служат в Петербурге, дочери вышли замуж… Привезли меня в Москву, как бесправную скотину, как быка, которого только что взяли с нивы, где сочная трава росла ему по брюхо, — взяли, поставили на вагон железной дороги — и вот, обдавая его тучное тело то дымом с искрами, то волнистым паром, мчат его теперь, мчат со стуком и визгом, а куда мчат — бог весть! Купили мне сапоги, сшили кафтан на лето, на зиму тулуп, дали в руки метлу и лопату и определили дворником. Долго я привыкал, никак не мог понять, зачем я здесь, даже часто останавливался посреди двора и глядел, разинув рот, на всех проходящих, как бы желая добиться от них решения загадочного своего положения, то вдруг уходил куда-нибудь в уголок и, далеко швырнув метлу и лопату, бросался на землю лицом и целые часы лежал на груди неподвижно, как пойманный зверь.
То ли дело раньше: я был на воле как дерево, как дуб, исполинский, молчаливый и могучий. Бывало, выйдешь из своей родной маленькой избушки с братьями в поле, и дело спорится, и пашешь, налегая огромными ладонями на соху. Братья смеялись, потому что им казалось, что я один, без лошаденки, взрезывал упругую грудь земли, либо о Петров день так сокрушительно действовал косой, что хоть бы молодой березовый лесок смахивать с корней долой, либо проворно и безостановочно молотил трехаршинным цепом, и как рычаг опускались и поднимались продолговатые и твердые мышцы моих плеч. А мое постоянное безмолвие придавало торжественную важность работе. Хороший я мужик, а коли язык бы ворочался, глядишь, и жена бы была у меня. А теперь двор мету да стерегу. Смешная работа! Ну что это против работы на земле?! Двор содержать в чистоте, два раза в день привезти бочку с водой, натаскать и наколоть дров для кухни и дома, да чужих не пускать и по ночам караулить. Недавно двух воров поймал, да так лбами их свел, что они, что на глаза мне попались! Все в округе обходят теперь двор стороной с недоброй мыслью. Я порядок люблю! Вон, гуси, какие важные ходят, все порядком у них, а кто сунется к ним – мало не покажется – защиплют до смерти! И я теперь как гусак по двору хожу порядки навожу! Я усердно исполняю свою обязанность: на дворе у меня никогда ни щепок не валяется, ни сору; застрянет ли в грязную пору где-нибудь с бочкой отданная под мое начальство разбитая кляча-водовозка, я только двину плечом — и не только телегу, самое лошадь спихну с места; дрова ли я примусь колоть, топор так и звенит у меня, как стекло, и летят во все стороны осколки и поленья. С дворней я сошелся, но кажусь из-за молчания своего им угрюмым, поэтому мы коротки со всеми, я их за своих считаю. И каморку под кухней мне дали, сделал я там все сам, как захотел, соорудил в ней кровать из дубовых досок на четырех чурбанах, — истинно богатырскую кровать; под кроватью - дюжий сундук; в уголке столик такого же крепкого свойства, а возле столика — стул на трех ножках, да такой прочный и приземистый, что я сам иногда уроню его и дивлюсь прочности его. Каморка моя запирается на замок, ключ всегда ношу с собой. Я не люблю, чтобы ко мне ходили.
Вот как-то весной собрались ребята в лес за клюквой, в это время ягода бывает сладкая. Как только сошел снег ее видимо не видимо на полянках, которые называют кладовые солнца. Дети вспомнили про одно место, где этой ягоды можно насобирать целое ведро с одного метра. Сперва они шли вместе пока не дошли до развилки. Там Настя пошла по широкой дорожке, а Митраша выбрал на узкую тропинку. Заблудиться он не боялся, так как взял с собой и компас и даже ружье. За то что мальчик был собранный и всегда старался запастись нужными вещами его прозвали «мужичок в мешочке».
В лесу через который шли ребята жила собака Травка, когда-то она принадлежала леснику, а после его смерти осталась одна. Тоскливо ей было и она частенько выла. Этот вой услышал волк и решил ее поймать, но в тот самый момент когда ее можно было схватить собака помчалась за зайцем.
Митраша шел незаметной тропкой и попал в болото, хорошо сообразил бросить ружье плашмя, на нем и держался пока его случайно не нашла Травка. Тут из-за кустов появился волк, Митраша не долго думая выстрелил и убил его. Пока брат бродил по болоту Настя насобирала ягод.
Вернувшись домой дети рассказали о своем приключении. Мало кто им поверил, но некоторые особо любопытные отправились в лес и привезли волка. Теперь «мужичка в мешочке» зауважали еще больше.
Вовсе не обязательно быть взрослым и опытным, чтобы убить матерого волка с которым не могла справиться специальная бригада, достаточно немного везения.
Этот рассказ не только о приключениях двух сироток. Еще одним действующим лицом выступает в нем сама природа. А все происходящее в нем наталкивает на многие мысли.
Всем нам известно, что природа – наша кормилица. Не зря, кстати, рассказ назван так – «кладовая солнца». Это – те дары, что принимаем мы от природы и они безграничны. Нужно только уметь ими пользоваться. Этому и учит произведение.
Да, говорить и слышать я не могу, от рождения глухонемой, но думать, слушать, соображать и чувствовать очень хорошо умею. Эх, и за какие грехи перевели меня в услужение к старой барыне в город из деревни? Видно, потому, что я ото всех наших обликом отличался: двенадцати вершков роста, сложен богатырем, самый лучший тягловой, работаю за четверых, да еще и говорить не умею. Вот, без дела теперь сохну здесь в усадьбе старой и скупой барыни, доживающей свой век в одиночестве, только дворня у нее в окружении, потому что она вдова, а сыновья ее служат в Петербурге, дочери вышли замуж… Привезли меня в Москву, как бесправную скотину, как быка, которого только что взяли с нивы, где сочная трава росла ему по брюхо, — взяли, поставили на вагон железной дороги — и вот, обдавая его тучное тело то дымом с искрами, то волнистым паром, мчат его теперь, мчат со стуком и визгом, а куда мчат — бог весть! Купили мне сапоги, сшили кафтан на лето, на зиму тулуп, дали в руки метлу и лопату и определили дворником. Долго я привыкал, никак не мог понять, зачем я здесь, даже часто останавливался посреди двора и глядел, разинув рот, на всех проходящих, как бы желая добиться от них решения загадочного своего положения, то вдруг уходил куда-нибудь в уголок и, далеко швырнув метлу и лопату, бросался на землю лицом и целые часы лежал на груди неподвижно, как пойманный зверь.
То ли дело раньше: я был на воле как дерево, как дуб, исполинский, молчаливый и могучий. Бывало, выйдешь из своей родной маленькой избушки с братьями в поле, и дело спорится, и пашешь, налегая огромными ладонями на соху. Братья смеялись, потому что им казалось, что я один, без лошаденки, взрезывал упругую грудь земли, либо о Петров день так сокрушительно действовал косой, что хоть бы молодой березовый лесок смахивать с корней долой, либо проворно и безостановочно молотил трехаршинным цепом, и как рычаг опускались и поднимались продолговатые и твердые мышцы моих плеч. А мое постоянное безмолвие придавало торжественную важность работе. Хороший я мужик, а коли язык бы ворочался, глядишь, и жена бы была у меня. А теперь двор мету да стерегу. Смешная работа! Ну что это против работы на земле?! Двор содержать в чистоте, два раза в день привезти бочку с водой, натаскать и наколоть дров для кухни и дома, да чужих не пускать и по ночам караулить. Недавно двух воров поймал, да так лбами их свел, что они, что на глаза мне попались! Все в округе обходят теперь двор стороной с недоброй мыслью. Я порядок люблю! Вон, гуси, какие важные ходят, все порядком у них, а кто сунется к ним – мало не покажется – защиплют до смерти! И я теперь как гусак по двору хожу порядки навожу! Я усердно исполняю свою обязанность: на дворе у меня никогда ни щепок не валяется, ни сору; застрянет ли в грязную пору где-нибудь с бочкой отданная под мое начальство разбитая кляча-водовозка, я только двину плечом — и не только телегу, самое лошадь спихну с места; дрова ли я примусь колоть, топор так и звенит у меня, как стекло, и летят во все стороны осколки и поленья. С дворней я сошелся, но кажусь из-за молчания своего им угрюмым, поэтому мы коротки со всеми, я их за своих считаю. И каморку под кухней мне дали, сделал я там все сам, как захотел, соорудил в ней кровать из дубовых досок на четырех чурбанах, — истинно богатырскую кровать; под кроватью - дюжий сундук; в уголке столик такого же крепкого свойства, а возле столика — стул на трех ножках, да такой прочный и приземистый, что я сам иногда уроню его и дивлюсь прочности его. Каморка моя запирается на замок, ключ всегда ношу с собой. Я не люблю, чтобы ко мне ходили.