Небольшая ночная птица, (неслышно и низко мчавшаяся на своих мягких крыльях) , почти наткнулась на меня и пугливо нырнула в сторону.
Собаки даже дремали; лошади, сколько я мог различить, .при/ чуть брезжущем, слабо льющемся /свете звезд, тоже лежали, понурив головы..
До сих пор я все еще не терял надежды сыскать дорогу домой; но тут я окончательно удостоверился в том, что заблудился совершенно, и, уже нисколько не стараясь узнавать окрестные места, (почти совсем потонувшие во мгле) , пошел себе прямо, по звездам - наудалую.. .
/Подобно островам, разбросанным по бесконечно разлившейся реке, обтекающей их глубоко прозрачными рукавами ровной синевы, они почти не трогаются с места; далее, к небосклону, они сдвигаются, теснятся, синевы между ними уже не видать; но сами они так же лазурны, как небо: они все насквозь проникнуты светом и теплотой.
На нем была пестрая ситцевая рубаха с желтой каемкой; небольшой новый армячок, надетый внакидку, чуть держался на его узеньких плечиках; на голубеньком поясе висел гребешок.
Лишь изредка в близкой реке с внезапной звучностью плеснет большая рыба и прибрежный тростник слабо зашумит, едва поколебленный набежавшей волной…
Холм, на котором я находился, спускался вдруг почти отвесным обрывом; его громадные очертания отделялись, чернея, от синеватой воздушной пустоты, и прямо подо мною, в углу, образованном тем обрывом и равниной, возле реки, которая в этом месте стояла неподвижным, темным зеркалом, под самой кручью холма, красным пламенем горели и дымились друг подле дружки два огонька.
Подобно островам, разбросанным по бесконечно разлившейся реке, обтекающей их глубоко прозрачными рукавами ровной синевы, они почти не трогаются с места; далее, к небосклону, они сдвигаются, теснятся, синевы между ними уже не видать; но сами они так же лазурны, как небо: они все насквозь проникнуты светом и теплотой.
Его некрасивое лицо, /оживленное быстрой ездой/, горело смелой удалью и твердой решимостью. , /едва поколебленный набежавшей волной/...
Я ошибся, приняв людей, /cидевших вокруг тех огней/, за гуртовщиков.
Несколько лет назад старушка-помещица одолжила петербургскому франту 15 тысяч рублей под залог имения. Старушка знала мать этого франта и всецело ему доверяла время, но долг не был возвращён. Между тем подошёл срок выплаты по закладной, и над старушкой разверзлась «страшная перспектива холода и голода с увечной дочерью и маленькой внучкою». Оставив близких на соседку, старушка отправилась в Петербург «хлопотать».
Сперва всё шло гладко. «В суде решение вышло скорое и благоприятное», но потом «пошла закорюка»: должнику следовало вручить бумагу с распискою, чего никто сделать не смел — у франта оказались очень высокие покровители. Выяснилось, что должник прописан в доходном доме, а живёт у некой дамы, поэтому доставить бумагу по адресу не было никакой возможности.
Все очень жалели старушку, но никто не брался. Франт был должен половине Петербурга, и долги свои никогда не отдавал. Наконец старушка познакомилась с человеком, согласившимся ей Он назвал себя «гением» и запросил 500 рублей — 200 себе, и 300 своему Тем временем должник со своей богатой дамою собрался в заграничное путешествие. Старушке пришлось довериться «гению». Тот нашёл какого-то «сербского сражателя», который подловил должника на вокзале в день отъезда и надавал ему оплеух. В дело вмешалась полиция. Франту пришлось представиться, и ему тут же вручили бумагу. Чтобы немедля выехать за границу, долг пришлось заплатить. Так старушкин заслужил право считаться гением.
Небольшая ночная птица, (неслышно и низко мчавшаяся на своих мягких крыльях) , почти наткнулась на меня и пугливо нырнула в сторону.
Собаки даже дремали; лошади, сколько я мог различить, .при/ чуть брезжущем, слабо льющемся /свете звезд, тоже лежали, понурив головы..
До сих пор я все еще не терял надежды сыскать дорогу домой; но тут я окончательно удостоверился в том, что заблудился совершенно, и, уже нисколько не стараясь узнавать окрестные места, (почти совсем потонувшие во мгле) , пошел себе прямо, по звездам - наудалую.. .
/Подобно островам, разбросанным по бесконечно разлившейся реке, обтекающей их глубоко прозрачными рукавами ровной синевы, они почти не трогаются с места; далее, к небосклону, они сдвигаются, теснятся, синевы между ними уже не видать; но сами они так же лазурны, как небо: они все насквозь проникнуты светом и теплотой.
На нем была пестрая ситцевая рубаха с желтой каемкой; небольшой новый армячок, надетый внакидку, чуть держался на его узеньких плечиках; на голубеньком поясе висел гребешок.
Лишь изредка в близкой реке с внезапной звучностью плеснет большая рыба и прибрежный тростник слабо зашумит, едва поколебленный набежавшей волной…
Холм, на котором я находился, спускался вдруг почти отвесным обрывом; его громадные очертания отделялись, чернея, от синеватой воздушной пустоты, и прямо подо мною, в углу, образованном тем обрывом и равниной, возле реки, которая в этом месте стояла неподвижным, темным зеркалом, под самой кручью холма, красным пламенем горели и дымились друг подле дружки два огонька.
Подобно островам, разбросанным по бесконечно разлившейся реке, обтекающей их глубоко прозрачными рукавами ровной синевы, они почти не трогаются с места; далее, к небосклону, они сдвигаются, теснятся, синевы между ними уже не видать; но сами они так же лазурны, как небо: они все насквозь проникнуты светом и теплотой.
Его некрасивое лицо, /оживленное быстрой ездой/, горело смелой удалью и твердой решимостью. , /едва поколебленный набежавшей волной/...
Я ошибся, приняв людей, /cидевших вокруг тех огней/, за гуртовщиков.
Несколько лет назад старушка-помещица одолжила петербургскому франту 15 тысяч рублей под залог имения. Старушка знала мать этого франта и всецело ему доверяла время, но долг не был возвращён. Между тем подошёл срок выплаты по закладной, и над старушкой разверзлась «страшная перспектива холода и голода с увечной дочерью и маленькой внучкою». Оставив близких на соседку, старушка отправилась в Петербург «хлопотать».
Сперва всё шло гладко. «В суде решение вышло скорое и благоприятное», но потом «пошла закорюка»: должнику следовало вручить бумагу с распискою, чего никто сделать не смел — у франта оказались очень высокие покровители. Выяснилось, что должник прописан в доходном доме, а живёт у некой дамы, поэтому доставить бумагу по адресу не было никакой возможности.
Все очень жалели старушку, но никто не брался. Франт был должен половине Петербурга, и долги свои никогда не отдавал. Наконец старушка познакомилась с человеком, согласившимся ей Он назвал себя «гением» и запросил 500 рублей — 200 себе, и 300 своему Тем временем должник со своей богатой дамою собрался в заграничное путешествие. Старушке пришлось довериться «гению». Тот нашёл какого-то «сербского сражателя», который подловил должника на вокзале в день отъезда и надавал ему оплеух. В дело вмешалась полиция. Франту пришлось представиться, и ему тут же вручили бумагу. Чтобы немедля выехать за границу, долг пришлось заплатить. Так старушкин заслужил право считаться гением.