Визначте,які епітети використовує Гомер відносно Зевса, Афіни, Аполлона, Ахілла, Гектара?​

     Звуковые ассоциации: анчар, гончар, янычар, колчан,  саранча, чары, чара, волчара, жучара, журчал , причал, очаг, кончать, кричать, рычать, печать, отчаяние!. Ругательства моей няньки: анчутка (бес, злой дух) и анчихрист (т.е. антихрист) тоже легко вписываются в этот ассоциативный ряд, как по звучанию, так и по смыслу.
     Анчар – слово для русского языка не слишком обыденное: нет, привычной нам, певучести, мягкости. «Н-ч-р»! Язык к небу(«н»), напряжение, щелчок свистящего «ч», дребезжание(«р»). И все - в одном слове!  Разговор существ из фантастических блокбастеров? Скрежет. Их хитиновых покровов? Обычной ли саранчи? Песка пустыни?  При добавлении гласных слово «анчар» произносится на выдохе, который может быть и последним.
     Стоит произнести или услышать «анчар», в уме вначале возникают две звуковые, они же - звукосмысловые  - ассоциации: гончар, янычар. Первая – мирная и нужная профессия, вторая – восточный воин. А раз восток, тут тебе и черные чары, мрачное отчаянье, и кара: саранча. Большинство слов  этого ассоциативного ряда имеет сильную эмоциональную окраску. И в них  не простое противопоставление, а переплетение, взаимодействие смыслов. Мы уже не раз убеждались, что фантастичное «вчера» вполне может быть реальным «завтра».
     Гончар, корчага, кочерга, очаг... Реальные предметы. Но ведь руки гончара творят волшебство, рождая из глины (праха!) предмет, которые будет потом обожжен в огне. Огонь, разрушающий мрак…
     Янычар – тоже двойственность: христианский ребенок, но воспитанный в исламе. Закаленный в сражениях  рыцарь султана!
    Сам анчар – дерево, источающее яд (зло!), знакомое нам по стихотворению А.С.Пушкина. Его безмерная ядовитость – миф, гротеск. Но созданный поэтом фантастический образ ужасающе реален.
     Каков же смысл взаимодействия реального и фантастического в этом ряду ассоциаций? Вероятно, в том, что, несмотря на существование реальных ассоциаций, есть и скрытое, тайное, опасное в этом слове, в предмете, который оно отображает.  Ассоциации многократно выявляют это. А предупрежден – значит, вооружен.    

Автор характеризует повесть от имени издателя, выступающего вдумчивым и объективным читателем. Характеризуя изданную им повесть, издатель указыва­ет, что ее «старинный автор» — знатный новгородский гражданин, который, с од­ной стороны, размышляет с позиции нов­городца и в то же время объек­тивно оценить события, происходившие в те времена, когда Новгород отчаянно от­стаивал свободу, а московский князь Иоанн пытался объединить русские кня­жества под своей властью. Новгородец, восхищаясь страстной и пылкой натурой Марфы, но не считая ее «великой и добро­детельной», в душе своей не винит Иоан­на, что делает честь его справедливости. Рассказчик стремится правдиво изобра­зить героев, не преувеличивая и не пре­уменьшая их достоинств. Такой рассказ­чик — участник событий, новгородец, объективно оценивающий события, — ус­пешно воплощал задачи писателя, создав­шего яркую картину драматических для великого города дней и героизировавшего яркий художественный образ пламенной защитницы новгородской вольницы. Подобная форма повествования была удобна для Карамзина-историка, высту­павшего в своих исторических трудах с позиций монархиста и крайне отрица­тельно характеризовавшего в них Марфу Борецкую, которую он обвинил даже в тайном сговоре с литовцами. Сопоставьте выступления на вече двух ора­торов — князя Холмского и Марфы Борецкой. Как они понимают вольность и свободу? Чьи аргумен­ты более убедительны для новгородских граждан и читателей повести? Боярин Холмский выступает от имени московского князя. В своей речи он стре­мится доказать преимущества самодер­жавного строя. Холмский наполняет свою речь упреками в адрес новгородского бо­ярства и обвиняет его и горожан в забве­нии общенациональных интересов и в предательстве, говоря, что, пока русские гибнут в борьбе с иноземцами, жители Новгорода с радостью приветствуют тор­говцев чужеземных. Боярин обвиняет новгородцев в корыстолюбии. Говоря о вольности, он отмечает, что новгородский народ несвободен, он находится под властью бояр, торгующих благом народа. Марфа в своей речи выступает не как чиновник, не как посланец московского князя, а как человек, чьи предки были друзьями Вадима Новгородского и в раз­ные времена отдали свою жизнь за неза­висимость Новгорода. Умело используя приемы ведения полемики, посадница предлагает возможные условия, при кото­рых Новгород мог просить защиты и по­кровительства Иоанна, и тут же показы­вает, что город находится в расцвете свое­го могущества и силы и не нуждается в подчинении князю московскому. Она го­ворит о том, что понятно желание Иоанна повелевать градом: он собственными гла­зами видел богатство и славу его. Но мос­ковский князь ничего не может дать Нов­городу. Марфа утверждает, что «…мы благоденствуем и свободны! Благоденст­вуем оттого, что свободны!». К каким историческим событиям обращаются в своих речах ораторы, как их оценивают? В чем цель их обращения к отечественной истории? Речь Холмского наполнена патриотиче­ским пафосом и преклонением перед геро­ическими деяниями властителей русского государства: «Олег, следуя за течением Днепра, возлюбил красные берега его и в благословенной стране Киевской основал столицу своего обширного государства; но Великий Новгород был всегда десницею князей великих, когда они славили дела­ми имя русское. Олег под щитом новго­родцев прибил щит свой к вратам Царе­градским. Святослав с дружиною новго­родскою рассеял, как прах, воинство Цимисхия, и внук Ольгин вашими пред­ками был прозван Владетелем мира». Холмский постоянно подчеркивает исто­рическое содружество киевских и новго­родских князей, которое приводило к славным победам. Марфа не хуже Холмского знает исто­рию, но по-иному подбирает и интерпре­тирует происходившие в собы­тия. Она с волнением рассказывает о борь­бе Вадима с Рюриком за независимость Новгорода. «Исполнилось желание вели­кого мужа: народ собирается на священ­ной могиле его, свободно и независимо ре­шить судьбу свою». Марфа с уважением говорит о противниках новгородской рес­публики — Рюрике («…да отдадим спра­ведливость сему знаменитому витязю!..»), Иване III («Несправедливость и властолю­бие Иоанна не затмевают в глазах наших его похвальных свойств и добродетелей… Да будет велик Иоанн, но да будет велик и Новгород!»). С теплотой вспоминает Марфа о дружбе Новгорода с великими князьями пошлого — Олегом, Владими­ром, Ярославом, которые утвердили «за­коны и вольность великого града».