Городничий, уже постаревший на службе и очень неглупый по-своему человек. Хотя и взяточник, но ведет себя очень солидно; довольно сурьезен; несколько даже резонер; говорит ни громко, ни тихо, ни много, ни мало. Его каждое слово значительно. Черты лица его грубы и жестки, как у всякого начавшего службу с низших чинов. Переход от страха к радости, от грубости к высокомерию довольно быстр, как у человека с грубо развитыми склонностями души. Он одет, по обыкновению, в своем мундире с петлицами и в ботфортах со шпорами. Волоса на нем стриженые, с проседью.
Анна Андреевна, жена его, провинциальная кокетка, еще не совсем пожилых лет, воспитанная вполовину на романах и альбомах, вполовину на хлопотах в своей кладовой и девичьей. Очень любопытна и при случае выказывает тщеславие. Берет иногда власть над мужем потому только, что тот не находится, что отвечать ей; но власть эта распространяется только на мелочи и состоит только в выговорах и насмешках. Она четыре раза переодевается в разные платья в продолжение пьесы.
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Осип, слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьезно, смотрит несколько вниз, резонер и любит себе самому читать нравоучения для своего барина. Голос его всегда почти ровен, в разговоре с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее своего барина и потому скорее догадывается, но не любит много говорить и молча плут. Костюм его — серый или поношенный сюртук.
Бобчинский и Добчинский, оба низенькие, коротенькие, очень любопытные; чрезвычайно похожи друг на друга; оба с небольшими брюшками; оба говорят скороговоркою и чрезвычайно много жестами и руками. Добчинский немножко выше и сурьезнее Бобчинского, но Бобчинский развязнее и живее Добчинского.
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Земляника, попечитель богоугодных заведений, очень толстый, неповоротливый и неуклюжий человек, но при всем том проныра и плут. Очень услужлив и суетлив.
Почтмейстер, простодушный до наивности человек.
Прочие роли не требуют особых изъяснений. Оригиналы их всегда почти находятся перед глазами.
Господа актеры особенно должны обратить внимание на последнюю сцену. Последнее произнесенное слово должно произвесть электрическое потрясение на всех разом, вдруг. Вся группа должна переменить положение в один миг ока. Звук изумления должен вырваться у всех женщин разом, как будто из одной груди. От несоблюдения сих замечаний может исчезнуть весь эффект.
Автор описывает Санкт-Петербург начала века в мельчайших подробностях, увиденный глазами ребенка и прочувствованный самим сердцем. Его отец был уважаемым чиновником и инженером, а мать прогрессивной дворянкой. В семье царила атмосфера интеллигентности. «Грядущая революция входила для них в понятие прогресса», поэтому в их квартире были частыми гостями подпольные революционеры и другие политические активисты. Мать Успенского талантливая живая женщина всегда тянулась к широкой общественной деятельности: «Вечно училась на всяких, рождавшихся тогда как грибы, курсах», занималась пением, вступала во всевозможные общества, организовывала выступления знаменитых деятелей культуры и искусства того времени, «ее непрерывно приглашали выступать на всяческих благотворительных концертах», поэтому искусство того времени тоже постоянно окружало маленького Леву.
В книге есть множество описаний, но рассказано это не сухим энциклопедическим языком, а человеком, который все сам видел, чувствовал, ощущал. Например, утренний приход булочника описан так, что читая об этом, как будто сам начинаешь чувствовать запах свежей теплой выпечки. Точильщики, шарманщики, уличные торговцы, полотеры и другие работные люди описаны человеком, который с интересом познающего мир ребенка, наблюдал за их работой, разговаривал с ними.
Лев Васильевич очень подробно рассказывает о транспорте начала века. Начиная с обычных повозок, омнибусов, паровозов, которых в то время было великое множество и заканчивая самолетами.
А при чтении главы о появлении электричества и телефона просто дух захватывает. Когда маленький Успенский впервые позвонил своему отцу на работу по деревянному тогда еще телефону и закричал: «Папа, это я, это Лева… Я по телефону говорю!». Насколько пронзительно описано то, что было чудом для ребенка начала века.
Совершенно уникальна глава «Фонарики-сударики», посвященная петербургскому уличному фонарю. Начиная с описания тех времен, которым Успенский стал свидетелем, когда фонарщик зажигал отдельно каждый фонарь, подставляя и забираясь на деревянную лесенку и заканчивая электрическими фонарями, которые освещают улицы теперь.
Улицы, мосты, дома – во всем этом сохранился отпечаток того удивительного времени, когда для человека открылось столько всего нового, доселе неизведанного, когда настал двадцатый век. Благодаря мемуарной литературе, мы можем узнать не только о великих событиях и героях прошлого, но и о прошлом тех мест, которые окружают нас сейчас, в обычной жизни. Какие люди ходили по улицам, по которым сейчас ходим мы, как одевались, что ели, где работали и как отдыхали. Мемуарная литература – это живой объемный мир прошлого, созданный теми, кто видел все своими глазами.
Характеры и костюмы. Замечания для господ актеров
Городничий, уже постаревший на службе и очень неглупый по-своему человек. Хотя и взяточник, но ведет себя очень солидно; довольно сурьезен; несколько даже резонер; говорит ни громко, ни тихо, ни много, ни мало. Его каждое слово значительно. Черты лица его грубы и жестки, как у всякого начавшего службу с низших чинов. Переход от страха к радости, от грубости к высокомерию довольно быстр, как у человека с грубо развитыми склонностями души. Он одет, по обыкновению, в своем мундире с петлицами и в ботфортах со шпорами. Волоса на нем стриженые, с проседью.
Анна Андреевна, жена его, провинциальная кокетка, еще не совсем пожилых лет, воспитанная вполовину на романах и альбомах, вполовину на хлопотах в своей кладовой и девичьей. Очень любопытна и при случае выказывает тщеславие. Берет иногда власть над мужем потому только, что тот не находится, что отвечать ей; но власть эта распространяется только на мелочи и состоит только в выговорах и насмешках. Она четыре раза переодевается в разные платья в продолжение пьесы.
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Осип, слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьезно, смотрит несколько вниз, резонер и любит себе самому читать нравоучения для своего барина. Голос его всегда почти ровен, в разговоре с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее своего барина и потому скорее догадывается, но не любит много говорить и молча плут. Костюм его — серый или поношенный сюртук.
Бобчинский и Добчинский, оба низенькие, коротенькие, очень любопытные; чрезвычайно похожи друг на друга; оба с небольшими брюшками; оба говорят скороговоркою и чрезвычайно много жестами и руками. Добчинский немножко выше и сурьезнее Бобчинского, но Бобчинский развязнее и живее Добчинского.
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Земляника, попечитель богоугодных заведений, очень толстый, неповоротливый и неуклюжий человек, но при всем том проныра и плут. Очень услужлив и суетлив.
Почтмейстер, простодушный до наивности человек.
Прочие роли не требуют особых изъяснений. Оригиналы их всегда почти находятся перед глазами.
Господа актеры особенно должны обратить внимание на последнюю сцену. Последнее произнесенное слово должно произвесть электрическое потрясение на всех разом, вдруг. Вся группа должна переменить положение в один миг ока. Звук изумления должен вырваться у всех женщин разом, как будто из одной груди. От несоблюдения сих замечаний может исчезнуть весь эффект.
В книге есть множество описаний, но рассказано это не сухим энциклопедическим языком, а человеком, который все сам видел, чувствовал, ощущал. Например, утренний приход булочника описан так, что читая об этом, как будто сам начинаешь чувствовать запах свежей теплой выпечки. Точильщики, шарманщики, уличные торговцы, полотеры и другие работные люди описаны человеком, который с интересом познающего мир ребенка, наблюдал за их работой, разговаривал с ними.
Лев Васильевич очень подробно рассказывает о транспорте начала века. Начиная с обычных повозок, омнибусов, паровозов, которых в то время было великое множество и заканчивая самолетами.
А при чтении главы о появлении электричества и телефона просто дух захватывает. Когда маленький Успенский впервые позвонил своему отцу на работу по деревянному тогда еще телефону и закричал: «Папа, это я, это Лева… Я по телефону говорю!». Насколько пронзительно описано то, что было чудом для ребенка начала века.
Совершенно уникальна глава «Фонарики-сударики», посвященная петербургскому уличному фонарю. Начиная с описания тех времен, которым Успенский стал свидетелем, когда фонарщик зажигал отдельно каждый фонарь, подставляя и забираясь на деревянную лесенку и заканчивая электрическими фонарями, которые освещают улицы теперь.
Улицы, мосты, дома – во всем этом сохранился отпечаток того удивительного времени, когда для человека открылось столько всего нового, доселе неизведанного, когда настал двадцатый век. Благодаря мемуарной литературе, мы можем узнать не только о великих событиях и героях прошлого, но и о прошлом тех мест, которые окружают нас сейчас, в обычной жизни. Какие люди ходили по улицам, по которым сейчас ходим мы, как одевались, что ели, где работали и как отдыхали. Мемуарная литература – это живой объемный мир прошлого, созданный теми, кто видел все своими глазами.