Всю свою жизнь Лана живет в тени своей кузины. Эштон всегда делала все лучше всех, имела кучу друзей и выглядела как модель. И она всегда водила вокруг пальца Сойера Винсента — единственного парня, которого Лана когда-либо хотела. Но теперь все по-другому. У Ланы есть шанс, чтобы Сойер увидел ее, и она воспользуется им. Если бы только он покончил с Эштон, потому что Лана устала быть второй. Сердце Сойера разбито. Он потерял свою девушку, своего лучшего друга. А потом в город приезжает Лана. Кузина Эштон всегда была милой и красноречивой, но сейчас она еще и потрясающе красива. Сойер не знает, сможет ли Лана излечить его разбитое сердце, но, по крайней мере, проведенное с ней время может заставить Эштон ревновать. То, что начинается как беззаботный роман, становится похотливой игрой обольщения. У Сойера и Ланы могут быть различные мотивы, но их частые встречи могут сделать из них пару.
Оглавление
Эбби Глайнс Братья Винсент
Посвящение
Аве, моей девочке, твоя улыбка освещает все вокруг. Твой смех может улучшить мое
настроение. Я так благодарна, что ты есть у меня. Мечтай о большем, дорогая.
Благодарности
Сначала, я хотела бы поблагодарить Кита, моего мужа, который терпел грязный дом,
отсутствие чистой одежды и перепады моего настроения, пока я писала эту книгу (и все
мои другие книги).
Моим трем драгоценным ребяткам, которые ели огромное количество корн-догов, пиццы, замороженной и сухой, потому что я писала взаперти. Клянусь, я приготовила им много
хороших горячих блюд, как только закончила.
Таммре Уэббер и Элизабет Рейес, моим критикам. Так или иначе, я убеждена, что эти
леди стали моими критиками. Теперь я читаю их книги в первую очередь! Я бы сказала:
"Я шучу", но… это не так. Я люблю их работу. Они для меня прерогатива. Они очень мне с «Мальчиками Винсент». Их идеи, поощрения и предложения сделали
процесс написания намного легче. Они восхитительны и я не знаю, закончила бы я
вообще эту книгу без них.
Моим девочкам FP. Я не хочу говорить, что означает FP, потому что это может прочесть
моя мама и у нее остановится сердце. Шучу… наверное. Вы, девочки, заставляете меня
смеяться, слушаете мою болтовню и, вам всегда удается радость для глаз, чтобы сделать
мой день ярче. Вы в самом деле моя армия. Что случается в Нью-Йорке, остается в Нью-
Йорке… да, девочки?
Стефани Муни, лучшей художнице обложек. Она восхитительна, о чем я не устаю
повторять.
Стефани Т. Лотт, лучшего редактора, о котором я могла только мечтать. Из-за меня ее
время было сжато, но она справилась. Она реально крута.
И все-таки я отлично помню этого мальчика в ссохшейся шубейке песочного цвета, худенького и хромого. Иногда закроешь глаза и видишь точно наяву: по аулу мчится буйная ватага мальчишек, а позади всех бежит он, волоча больную ногу и стараясь не отстать. И все же отстает, и я опять слышу его голос: “Эй вы, да подождите же! Пойдемте со мной, у меня есть сказка. Вот увидите, она интереснее вчерашней!..”
Весной сорок второго года у Аяна умерла мать, и он остался вдвоем с бабушкой, отца его призвали в армию еще в начале войны. И бабушка привезла Аяна в наш аул в надежде на своих дальних родичей.
Мы играли в войну на единственной проезжей улице, бросали “гранаты”—пыль, завернутую в бумагу, когда он впервые вышел из дома. Прохожие, старики и старухи, ворчали: “Вот она, детская глупость: мало им одной войны, они свою затеяли. Будто нет других игр. Ну и пострелята!” День выдался безветренный, и пыль долго висела в воздухе, застилая солнце, а мы с криком “ура!” нападали на своего “противника” и, отдавшись игре, никого и ничего не замечали. И только наш командир Садык неожиданно остановился на границе, где кончалась завеса пыли, и с Эй, а ты кто такой? Откуда взялся?
Тут уж бросили игру все ребята — так необычен был этот во для нашего аула, где все знают друг дружку с раннего детства. Мы обернулись и увидели незнакомого мальчика в белой безрукавке и коротких штанишках. Он выглядел не по-здешнему, особенно поразил нас его черный жесткий чуб, спускающийся на лоб.
Новенький мальчик в нашем ауле — слишком выдающееся событие, поэтому мы мигом забыли про игру и окружили Аяна. Каждый норовил протолкнуться поближе и хорошенько разглядеть новичка. Для нас, аульных детей, Аян в этот момент был и театром, и цирком.
— Слышь, кто он, а?
— А откуда он, ты не знаешь?— спрашивали мы друг у дружки, пихаясь локтями и жадно рассматривая Аяна с головы до пят так беспеременно, точно он был неодушевленным предметом.
А он в свою очередь глазел на наш растерзанный вид, и во взгляде его сквозило недоумение. Хороши мы были тогда, грязные, точно поросята. Штаны и рубахи под слоем пыли потеряли свой первозданный цвет и висели клочьями, словно только что побывали в зубах у своры собак.
Его одежда не отличалась ни новизной, ни качеством, но чистенький и опрятный облик Аяна поражал, как царская роскошь.
— Гляньте на него, такой сопляк, а уже отпустил чуб,—высказался первым Есикбай, плохо скрывая зависть.
Нам было не смешно, но все же мы рассмеялись, стараясь поддержать своего товарища перед чужаком. Смех получился фальшивый, как будто нас вынуждали, Аян густо покраснел и промолчал.
— А я знаю, кто он!— громко произнес Садык.— Вы приехали вчера вечером, верно?— обратился он к новичку. И у вас еще была темно-серая корова. Правильно я говорю?
— Правильно, —кивнул серьезно мальчик.—Только она не совсем темная. Ты видел ее вечером, а днем она гораздо светлее, и еще у нас есть теленок.— И мне почудилось, будто по его губам скользнула усмешка.
А Садык продолжал свое:
— Как тебя звать?
— Аян.
Кое-кто из ребят зашевелил губами, стараясь запомнить его имя.
Объяснение:
Всю свою жизнь Лана живет в тени своей кузины. Эштон всегда делала все лучше всех, имела кучу друзей и выглядела как модель. И она всегда водила вокруг пальца Сойера Винсента — единственного парня, которого Лана когда-либо хотела. Но теперь все по-другому. У Ланы есть шанс, чтобы Сойер увидел ее, и она воспользуется им. Если бы только он покончил с Эштон, потому что Лана устала быть второй. Сердце Сойера разбито. Он потерял свою девушку, своего лучшего друга. А потом в город приезжает Лана. Кузина Эштон всегда была милой и красноречивой, но сейчас она еще и потрясающе красива. Сойер не знает, сможет ли Лана излечить его разбитое сердце, но, по крайней мере, проведенное с ней время может заставить Эштон ревновать. То, что начинается как беззаботный роман, становится похотливой игрой обольщения. У Сойера и Ланы могут быть различные мотивы, но их частые встречи могут сделать из них пару.
Оглавление
Эбби Глайнс Братья Винсент
Посвящение
Аве, моей девочке, твоя улыбка освещает все вокруг. Твой смех может улучшить мое
настроение. Я так благодарна, что ты есть у меня. Мечтай о большем, дорогая.
Благодарности
Сначала, я хотела бы поблагодарить Кита, моего мужа, который терпел грязный дом,
отсутствие чистой одежды и перепады моего настроения, пока я писала эту книгу (и все
мои другие книги).
Моим трем драгоценным ребяткам, которые ели огромное количество корн-догов, пиццы, замороженной и сухой, потому что я писала взаперти. Клянусь, я приготовила им много
хороших горячих блюд, как только закончила.
Таммре Уэббер и Элизабет Рейес, моим критикам. Так или иначе, я убеждена, что эти
леди стали моими критиками. Теперь я читаю их книги в первую очередь! Я бы сказала:
"Я шучу", но… это не так. Я люблю их работу. Они для меня прерогатива. Они очень мне с «Мальчиками Винсент». Их идеи, поощрения и предложения сделали
процесс написания намного легче. Они восхитительны и я не знаю, закончила бы я
вообще эту книгу без них.
Моим девочкам FP. Я не хочу говорить, что означает FP, потому что это может прочесть
моя мама и у нее остановится сердце. Шучу… наверное. Вы, девочки, заставляете меня
смеяться, слушаете мою болтовню и, вам всегда удается радость для глаз, чтобы сделать
мой день ярче. Вы в самом деле моя армия. Что случается в Нью-Йорке, остается в Нью-
Йорке… да, девочки?
Стефани Муни, лучшей художнице обложек. Она восхитительна, о чем я не устаю
повторять.
Стефани Т. Лотт, лучшего редактора, о котором я могла только мечтать. Из-за меня ее
время было сжато, но она справилась. Она реально крута.
Объяснение:
И все-таки я отлично помню этого мальчика в ссохшейся шубейке песочного цвета, худенького и хромого. Иногда закроешь глаза и видишь точно наяву: по аулу мчится буйная ватага мальчишек, а позади всех бежит он, волоча больную ногу и стараясь не отстать. И все же отстает, и я опять слышу его голос: “Эй вы, да подождите же! Пойдемте со мной, у меня есть сказка. Вот увидите, она интереснее вчерашней!..”
Весной сорок второго года у Аяна умерла мать, и он остался вдвоем с бабушкой, отца его призвали в армию еще в начале войны. И бабушка привезла Аяна в наш аул в надежде на своих дальних родичей.
Мы играли в войну на единственной проезжей улице, бросали “гранаты”—пыль, завернутую в бумагу, когда он впервые вышел из дома. Прохожие, старики и старухи, ворчали: “Вот она, детская глупость: мало им одной войны, они свою затеяли. Будто нет других игр. Ну и пострелята!” День выдался безветренный, и пыль долго висела в воздухе, застилая солнце, а мы с криком “ура!” нападали на своего “противника” и, отдавшись игре, никого и ничего не замечали. И только наш командир Садык неожиданно остановился на границе, где кончалась завеса пыли, и с Эй, а ты кто такой? Откуда взялся?
Тут уж бросили игру все ребята — так необычен был этот во для нашего аула, где все знают друг дружку с раннего детства. Мы обернулись и увидели незнакомого мальчика в белой безрукавке и коротких штанишках. Он выглядел не по-здешнему, особенно поразил нас его черный жесткий чуб, спускающийся на лоб.
Новенький мальчик в нашем ауле — слишком выдающееся событие, поэтому мы мигом забыли про игру и окружили Аяна. Каждый норовил протолкнуться поближе и хорошенько разглядеть новичка. Для нас, аульных детей, Аян в этот момент был и театром, и цирком.
— Слышь, кто он, а?
— А откуда он, ты не знаешь?— спрашивали мы друг у дружки, пихаясь локтями и жадно рассматривая Аяна с головы до пят так беспеременно, точно он был неодушевленным предметом.
А он в свою очередь глазел на наш растерзанный вид, и во взгляде его сквозило недоумение. Хороши мы были тогда, грязные, точно поросята. Штаны и рубахи под слоем пыли потеряли свой первозданный цвет и висели клочьями, словно только что побывали в зубах у своры собак.
Его одежда не отличалась ни новизной, ни качеством, но чистенький и опрятный облик Аяна поражал, как царская роскошь.
— Гляньте на него, такой сопляк, а уже отпустил чуб,—высказался первым Есикбай, плохо скрывая зависть.
Нам было не смешно, но все же мы рассмеялись, стараясь поддержать своего товарища перед чужаком. Смех получился фальшивый, как будто нас вынуждали, Аян густо покраснел и промолчал.
— А я знаю, кто он!— громко произнес Садык.— Вы приехали вчера вечером, верно?— обратился он к новичку. И у вас еще была темно-серая корова. Правильно я говорю?
— Правильно, —кивнул серьезно мальчик.—Только она не совсем темная. Ты видел ее вечером, а днем она гораздо светлее, и еще у нас есть теленок.— И мне почудилось, будто по его губам скользнула усмешка.
А Садык продолжал свое:
— Как тебя звать?
— Аян.
Кое-кто из ребят зашевелил губами, стараясь запомнить его имя.
.