Можно согласиться с первой частью высказывания исследователя. В оде «Бог» поэт непостижимым образом, руководствуясь лишь своим вдохновением, проникается божественным, ощущает повсюду присутствие Бога и даже смотрит на мир с божественной точки зрения. Поэт удивительно зримо описывает, что в безднах под Богом искрятся мириады звезд, как «пылинки инея» в морозный день. В сравнении с Богом «твердь» вселенной кажется каплей, а сияние всех миров - ночью «перед днем». Человек (а поэт в этом стихотворении выступает как представитель всего человеческого рода) перед Богом — просто ничто. Но в том и состоит пафос оды Державина, что человек, созданный по образу и подобию Божьему, отражает в себе Бога, подобно тому, как даже мельчайшая капля воды отражает свет солнца. В этом - великий замысел Творца. Существование человека является доказательством существования Бога («Тебя душа моя быть чает, / Вникает, мыслит, рассуждает: / Я есмь - конечно, есть и ты!»). И наоборот: существование Бога наполняет смыслом жизнь человека: «Ты есть - и я уж не ничто!».
Со второй частью высказывания исследователя согласиться труднее. Державин в своей оде описывает взаимоотношения Бога с человеком. Пред Богом все равны, всем суждено умереть, чтобы вернуться в бессмертие. Державин не пишет о поэтах как об особых людях, которые «возвышаются» над «слабыми смертными» благодаря силе слова. В последней строфе оды содержится лишь мысль о том, что единственный (для всех смертных почтить» Бога — это «славословить» его, возвышать к нему свои горячие и радостные хвалы.
Под влиянием национального подъема, вызванного событиями 1812-1814 гг., Батюшков, по свидетельству П. А. Вяземского, написал - не дошедшее до нас - четверостишие, в котором призывал Александра I после, окончания войны, освободившей Европу, освободить русский народ от крепостной зависимости. Такая позиция поэта-романтика не должна вызывать удивления. Его взгляды складывались под заметным воздействием просветительской идеологии. Еще до Отечественной войны 1812 г. (в письме Гнедичу от 3 ноября 1809 г.) Батюшков, осуждая тех, кто «некстати» употребляет слово русское (имеются в виду литераторы вроде А. С. Шишкова и С. Н. Глинки), и отстаивая истинную любовь к отечеству, выступает против невежества, против стремления «выхвалять все старое», от которого «мы отдалены веками и, что еще более, целым веком просвещения».
В очерке «Прогулка по Москве» (1812, опубл. 1869) писатель отмечает поражающие наблюдателя московской жизни контрасты «невежества и просвещения, людкости и варварства». Он сожалеет, что начавшийся в петровское время процесс просвещения и европеизации России еще не завершился. Пиететом к философу-просветителю Вольтеру проникнут очерк «Путешествие в замок Сирей. (Письмо из Франции к г. Д.)» (1815, опубл. 1816).
Новые темы и образы, появившиеся в творчестве Батюшкова после 1812 г., открывали перед ним пути к гражданской поэзии романтизма. У поэта завязываются дружеские отношения со многими будущими декабристами, в частности с М. С. Луниным, Ф. Н. Глинкой, С. И. Муравьевым-Апостолом; он сближается с членами «Арзамаса» - М. Ф. Орловым, Н. И. Тургеневым и Н. М. Муравьевым. Однако идейные основы творчества Батюшкова оказываются недостаточными для закрепления его на позициях гражданской поэзии. И в его творчестве побеждают мотивы, роднящие его с Жуковским, у которого в эти годы резко усиливаются тенденции консервативного романтизма.
Новые ноты можно расслышать уже в некоторых стихотворениях 1814 г. Так, в элегии «Тень друга» Батюшков рассказывает о том, как ему («то был ли сон?») явился погибший на поле сражения друг, и поэт, в противоречии со своими прежними эпикурейски-материалистическими настроениями, готов признать, что «не все кончается смертью» - так сказано в предпосланном стихотворению эпиграфе из Проперция. Элегия полна скорбного чувства, тихих раздумий и нисколько не похожа на вакхические песни раннего Батюшкова.
Можно согласиться с первой частью высказывания исследователя. В оде «Бог» поэт непостижимым образом, руководствуясь лишь своим вдохновением, проникается божественным, ощущает повсюду присутствие Бога и даже смотрит на мир с божественной точки зрения. Поэт удивительно зримо описывает, что в безднах под Богом искрятся мириады звезд, как «пылинки инея» в морозный день. В сравнении с Богом «твердь» вселенной кажется каплей, а сияние всех миров - ночью «перед днем». Человек (а поэт в этом стихотворении выступает как представитель всего человеческого рода) перед Богом — просто ничто. Но в том и состоит пафос оды Державина, что человек, созданный по образу и подобию Божьему, отражает в себе Бога, подобно тому, как даже мельчайшая капля воды отражает свет солнца. В этом - великий замысел Творца. Существование человека является доказательством существования Бога («Тебя душа моя быть чает, / Вникает, мыслит, рассуждает: / Я есмь - конечно, есть и ты!»). И наоборот: существование Бога наполняет смыслом жизнь человека: «Ты есть - и я уж не ничто!».
Со второй частью высказывания исследователя согласиться труднее. Державин в своей оде описывает взаимоотношения Бога с человеком. Пред Богом все равны, всем суждено умереть, чтобы вернуться в бессмертие. Державин не пишет о поэтах как об особых людях, которые «возвышаются» над «слабыми смертными» благодаря силе слова. В последней строфе оды содержится лишь мысль о том, что единственный (для всех смертных почтить» Бога — это «славословить» его, возвышать к нему свои горячие и радостные хвалы.
Объяснение:
Под влиянием национального подъема, вызванного событиями 1812-1814 гг., Батюшков, по свидетельству П. А. Вяземского, написал - не дошедшее до нас - четверостишие, в котором призывал Александра I после, окончания войны, освободившей Европу, освободить русский народ от крепостной зависимости. Такая позиция поэта-романтика не должна вызывать удивления. Его взгляды складывались под заметным воздействием просветительской идеологии. Еще до Отечественной войны 1812 г. (в письме Гнедичу от 3 ноября 1809 г.) Батюшков, осуждая тех, кто «некстати» употребляет слово русское (имеются в виду литераторы вроде А. С. Шишкова и С. Н. Глинки), и отстаивая истинную любовь к отечеству, выступает против невежества, против стремления «выхвалять все старое», от которого «мы отдалены веками и, что еще более, целым веком просвещения».
В очерке «Прогулка по Москве» (1812, опубл. 1869) писатель отмечает поражающие наблюдателя московской жизни контрасты «невежества и просвещения, людкости и варварства». Он сожалеет, что начавшийся в петровское время процесс просвещения и европеизации России еще не завершился. Пиететом к философу-просветителю Вольтеру проникнут очерк «Путешествие в замок Сирей. (Письмо из Франции к г. Д.)» (1815, опубл. 1816).
Новые темы и образы, появившиеся в творчестве Батюшкова после 1812 г., открывали перед ним пути к гражданской поэзии романтизма. У поэта завязываются дружеские отношения со многими будущими декабристами, в частности с М. С. Луниным, Ф. Н. Глинкой, С. И. Муравьевым-Апостолом; он сближается с членами «Арзамаса» - М. Ф. Орловым, Н. И. Тургеневым и Н. М. Муравьевым. Однако идейные основы творчества Батюшкова оказываются недостаточными для закрепления его на позициях гражданской поэзии. И в его творчестве побеждают мотивы, роднящие его с Жуковским, у которого в эти годы резко усиливаются тенденции консервативного романтизма.
Новые ноты можно расслышать уже в некоторых стихотворениях 1814 г. Так, в элегии «Тень друга» Батюшков рассказывает о том, как ему («то был ли сон?») явился погибший на поле сражения друг, и поэт, в противоречии со своими прежними эпикурейски-материалистическими настроениями, готов признать, что «не все кончается смертью» - так сказано в предпосланном стихотворению эпиграфе из Проперция. Элегия полна скорбного чувства, тихих раздумий и нисколько не похожа на вакхические песни раннего Батюшкова.