В стихотворении «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...», написанном в 1836 году, Пушкин подводит итог своему творческому пути. Здесь, как и в «Пророке», «Поэте», поднимается очень значимая для него тема божественного призвания поэта-пророка.
Трактовка этого стихотворения в течение долгого времени оставалась весьма неоднозначной. Основным источником разночтений служит явное, на первый взгляд, противоречие между смыслом двух последних строф. Если в четвертой строфе, как полагает большинство пушкинистов, поэт признает заслугой своего творчества его общественную и даже политическую активность («...в мой жестокий век восславил я свободу и милость к падшим призывал»), то трудно объяснимым становится полное равнодушие к общественному отклику, провозглашенное в пятой строфе («Хвалу и клевету приемли равнодушно»). Однако если прочитывать это стихотворение в контексте других произведений, посвященных этой же теме, то противоречие снимается.
Тема божественного призвания поэта, развернутая в «Пророке» и через другие стихотворения цикла, подытожена здесь в последней строфе:
Веленью Божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, на требуя венца;
Хвалу и клевету приемли равнодушно,
И не оспоривай глупца.
Из верности божественному призванию вытекает взаимосвязь двух других тем. Прежде всего, это гордая независимость поэта и его творчества, возвышающая их над обществом, государством, временем («Вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа»). Поскольку поэт должен быть послушен лишь «веленью Божию», то естественно, что только он сам и может оценить свой труд. Осознание исполненного призвания приводит к тому, что поэт пророчески предсказывает свое творческого бессмертие.
Таким образом, сюжет стихотворения обладает вовсе не противоречивой, а строгой и стройной внутренней логикой. От непокорного вознесения над обществом и временем (1 строфа) лирическая мысль движется к предсказанию своей судьбы в будущем (2—3 строфы), поясняет предсказание (4 строфа) и приходит к итогу — к божественному призванию поэта.
Сначала мальчики говорили о разном, о завтрашней работе,
о лошадях, постепенно перешли на "страшные" истории.
Павлуша говорил про волков, о солнечном затмении, про то,
что слышал Васин голос в реке;
Илюша рассказывает больше всех историй, он отличается
умением хорошо и увлекательно передавать суть
произошедшего.
Он говорит, что слышал домового, когда они с ребятами
после работы оставались ночевать на рольне.
Дух пошумел-пошумел над головами у ребят, покашлял
и исчез.
Илюша рассказывает о псаре Ермиле, который, возвращаясь
поздно домой, увидел маленького барашка на могиле у
утопленника.
Взял он его себе, а оказалось, что это душа покойника
вселилась в животное.
Далее Илюша рассказывает о том, что в Родительскую
субботу можно встретить тех, кто должен умереть в
скором времени.
Бабка Ульяна увидела сначала мальчика Ивашку,
который скоро после этого утонул, а потом и саму себя.
Ещё он повествует о том, как одного деревенского мужика
леший водил по лесу, а тот еле от него отбился.
Этот рассказ плавно перетекает в рассказ о водяном.
Жила как-то одна девушка Акулина, была она очень
красивая.
После того как на неё напал водяной, стала она сходить
с ума.
Теперь ходит Акулина вся черная, в рваной одежде и
смеется без повода.
Водяной также губит и местного мальчика Васю.
Мать его, предчувствуя беду от воды, с большим
волнением отпускает его купаться.
Однако все же не может уберечь его. Мальчик тонет.
Костя рассказывает про Гаврилу, слободского плотника,
который однажды повстречался с лесной русалкой и с
тех пор "невесёлый ходит".
Павлуша говорит о "предвиденье небесном", которое всех
напугало, даже барина.
Костя лучше всех описывал природу.
Он очень красочно описал, как плотник Гаврила
встретил в лесу русалку. Рассказал он и о Варницах
где нечистая сила.
Мальчики, о которых пишет Тургенев, были неграмотными,
суеверными, всерьез верили тому, о чём рассказывали
Костя, Илюша и Федя.
Трактовка этого стихотворения в течение долгого времени оставалась весьма неоднозначной. Основным источником разночтений служит явное, на первый взгляд, противоречие между смыслом двух последних строф. Если в четвертой строфе, как полагает большинство пушкинистов, поэт признает заслугой своего творчества его общественную и даже политическую активность («...в мой жестокий век восславил я свободу и милость к падшим призывал»), то трудно объяснимым становится полное равнодушие к общественному отклику, провозглашенное в пятой строфе («Хвалу и клевету приемли равнодушно»). Однако если прочитывать это стихотворение в контексте других произведений, посвященных этой же теме, то противоречие снимается.
Тема божественного призвания поэта, развернутая в «Пророке» и через другие стихотворения цикла, подытожена здесь в последней строфе:
Веленью Божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, на требуя венца;
Хвалу и клевету приемли равнодушно,
И не оспоривай глупца.
Из верности божественному призванию вытекает взаимосвязь двух других тем. Прежде всего, это гордая независимость поэта и его творчества, возвышающая их над обществом, государством, временем («Вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа»). Поскольку поэт должен быть послушен лишь «веленью Божию», то естественно, что только он сам и может оценить свой труд. Осознание исполненного призвания приводит к тому, что поэт пророчески предсказывает свое творческого бессмертие.
Таким образом, сюжет стихотворения обладает вовсе не противоречивой, а строгой и стройной внутренней логикой. От непокорного вознесения над обществом и временем (1 строфа) лирическая мысль движется к предсказанию своей судьбы в будущем (2—3 строфы), поясняет предсказание (4 строфа) и приходит к итогу — к божественному призванию поэта.