Последняя часть, отмеченная alla turca, известная в народе как «Турецкое рондо» или «Турецкий марш», часто звучит сама по себе и является одним из самых известных фортепианных произведений Моцарта. Сам Моцарт называл «Rondo alla turca». Он имитирует звучание турецкой группы янычар, музыка которых была в моде в то время. Этому турецкому стилю подражают и другие произведения того времени, включая собственную оперу Моцарта «Entführung aus dem Serail». Во времена Моцарта последняя часть иногда исполнялась на фортепиано, построенном с «турецкой остановкой», что позволяло украшать её дополнительными перкуссионными эффектами.
В цикле Двенадцать романсов ор. 21, созданном после окончания кантаты «Весна», в те же весенние месяцы 1902 года, можно отметить два основных типа произведений, характерных для вокальной лирики Рахманинова. К одному из них относятся светлые, созерцательные пейзажно-лирические зарисовки, большей частью очень краткие, лаконичные по объему и манере письма; другой составляют развернутые драматические монологи с контрастным развитием и детализированной по выражению декламационной вокальной партией,
К высшим шедеврам рахманиновской поэтической лирики принадлежат такие романсы, как «Сирень» (слова Е. А. Бекетовой), «Здесь хорошо» (слова Г. А. Галиной), несмотря на то что текст и в том и в другом из них не обладает особыми художественными достоинствами. Музыкальный образ оказывается гораздо более емким, богатым и содержательным, чем положенные в основу этих романсов стихи. Для композитора важным является не столько прямой смысл слов, сколько то невысказанное и до конца невыразимое с их что может быть скорее угадано и воспринято внутренним чувством, нежели прочитано в стихотворных строках.
Единство и выдержанность основного эмоционального тона сочетается в музыке обоих рахманиновских романсов с необычайно тонкой психологической нюансировкой. Один душевный момент, одно состояние передается композитором во множестве градаций и оттенков, благодаря чему лирическое чувство приобретает особо трепетный, «вибрирующий» характер. В этой утонченности, зыбкости, порой неуловимости выражения проявляется тот новый строй чувствования, который сближает Рахманинова с рядом явлений русского искусства начала XX века, на что верно обратил внимание Асафьев: «Романсы Рахманинова, подобные „Сирени", „У моего окна" (Второй из названных здесь романсов входит в цикл ор. 26.), хотя и не являлись исповеданием символизма, в действительности были отражением атмосферы новой, тончайшей (но не утонченною модернистски) душевности и касанием музыки русской природы...».
Романс «Сирень» воспринимался иногда как своего рода эмблема рахмаииновской светлой «весенней» лирики. И действительно, музыка его отличается особой благоуханной свежестью и поэтичностью выражения. Исходным моментом служит здесь ровная, струящаяся фигура аккомпанемента, ассоциирующаяся то ли с легким дуновением ветерка, колышущим ветви цветущих кустов, то ли с реянием ароматов в прозрачном весеннем воздухе. Именно эта многозначность и неопределенность образных ассоциаций характерна для пейзажной звукописи Рахманинова. Вокальная мелодия как бы ответвляется от остинатного рисунка сопровождения, причем первые ее фразы, построенные на бесполутоновых трихордных интонациях, звучат так же ясно и безмятежно, не нарушая разлитого в природе покоя. Но во второй половине романса появляются более острые выразительные акценты. Краткое отклонение в минорную тональность II ступени b-moll на словах «В жизни счастье одно мне найти суждено», сопровождаемое изменением фортепианной фактуры и мелодического рисунка вокальной партии, а затем щемящая хроматическая интонация в заключительной кульминационной фразе «...мое бедное счастье цветет» передает скрытое и лишь мимолетно прорывающееся наружу чувство горечи и печали.
Последняя часть, отмеченная alla turca, известная в народе как «Турецкое рондо» или «Турецкий марш», часто звучит сама по себе и является одним из самых известных фортепианных произведений Моцарта. Сам Моцарт называл «Rondo alla turca». Он имитирует звучание турецкой группы янычар, музыка которых была в моде в то время. Этому турецкому стилю подражают и другие произведения того времени, включая собственную оперу Моцарта «Entführung aus dem Serail». Во времена Моцарта последняя часть иногда исполнялась на фортепиано, построенном с «турецкой остановкой», что позволяло украшать её дополнительными перкуссионными эффектами.
В цикле Двенадцать романсов ор. 21, созданном после окончания кантаты «Весна», в те же весенние месяцы 1902 года, можно отметить два основных типа произведений, характерных для вокальной лирики Рахманинова. К одному из них относятся светлые, созерцательные пейзажно-лирические зарисовки, большей частью очень краткие, лаконичные по объему и манере письма; другой составляют развернутые драматические монологи с контрастным развитием и детализированной по выражению декламационной вокальной партией,
К высшим шедеврам рахманиновской поэтической лирики принадлежат такие романсы, как «Сирень» (слова Е. А. Бекетовой), «Здесь хорошо» (слова Г. А. Галиной), несмотря на то что текст и в том и в другом из них не обладает особыми художественными достоинствами. Музыкальный образ оказывается гораздо более емким, богатым и содержательным, чем положенные в основу этих романсов стихи. Для композитора важным является не столько прямой смысл слов, сколько то невысказанное и до конца невыразимое с их что может быть скорее угадано и воспринято внутренним чувством, нежели прочитано в стихотворных строках.
Единство и выдержанность основного эмоционального тона сочетается в музыке обоих рахманиновских романсов с необычайно тонкой психологической нюансировкой. Один душевный момент, одно состояние передается композитором во множестве градаций и оттенков, благодаря чему лирическое чувство приобретает особо трепетный, «вибрирующий» характер. В этой утонченности, зыбкости, порой неуловимости выражения проявляется тот новый строй чувствования, который сближает Рахманинова с рядом явлений русского искусства начала XX века, на что верно обратил внимание Асафьев: «Романсы Рахманинова, подобные „Сирени", „У моего окна" (Второй из названных здесь романсов входит в цикл ор. 26.), хотя и не являлись исповеданием символизма, в действительности были отражением атмосферы новой, тончайшей (но не утонченною модернистски) душевности и касанием музыки русской природы...».
Романс «Сирень» воспринимался иногда как своего рода эмблема рахмаииновской светлой «весенней» лирики. И действительно, музыка его отличается особой благоуханной свежестью и поэтичностью выражения. Исходным моментом служит здесь ровная, струящаяся фигура аккомпанемента, ассоциирующаяся то ли с легким дуновением ветерка, колышущим ветви цветущих кустов, то ли с реянием ароматов в прозрачном весеннем воздухе. Именно эта многозначность и неопределенность образных ассоциаций характерна для пейзажной звукописи Рахманинова. Вокальная мелодия как бы ответвляется от остинатного рисунка сопровождения, причем первые ее фразы, построенные на бесполутоновых трихордных интонациях, звучат так же ясно и безмятежно, не нарушая разлитого в природе покоя. Но во второй половине романса появляются более острые выразительные акценты. Краткое отклонение в минорную тональность II ступени b-moll на словах «В жизни счастье одно мне найти суждено», сопровождаемое изменением фортепианной фактуры и мелодического рисунка вокальной партии, а затем щемящая хроматическая интонация в заключительной кульминационной фразе «...мое бедное счастье цветет» передает скрытое и лишь мимолетно прорывающееся наружу чувство горечи и печали.