Беседуя с Сергеем Тимофеевичем Конёнковым за чашкой чая, Рахманинов заговорил о своём швейцарском имении Сенар – и скоро мысли его перенеслись к Ильмень-озеру, что в Новгородских краях. Это было в 1925 году, в Нью-Йорке, когда скульптор работал над портретом знаменитого композитора... «Сергей Васильевич восторженно говорил о родной его сердцу природе, как тончайший художник, которому известны все её малые и великие тайны, – вспоминал Конёнков. – Не эта ли поэтическая увлечённость и чуткость великого и композитора дала нам прекрасные образцы музыкальных пейзажей дорогой его сердцу России!..» [1]
Беседуя с Сергеем Тимофеевичем Конёнковым за чашкой чая, Рахманинов заговорил о своём швейцарском имении Сенар – и скоро мысли его перенеслись к Ильмень-озеру, что в Новгородских краях. Это было в 1925 году, в Нью-Йорке, когда скульптор работал над портретом знаменитого композитора... «Сергей Васильевич восторженно говорил о родной его сердцу природе, как тончайший художник, которому известны все её малые и великие тайны, – вспоминал Конёнков. – Не эта ли поэтическая увлечённость и чуткость великого и композитора дала нам прекрасные образцы музыкальных пейзажей дорогой его сердцу России!..» [1]