В последней четверти XIX века, когда музыкальное искусство находилось на этапе динамичного развития, в России по аналогии с Западом стало модным к различным государственным праздникам и юбилейным датам заказывать композиторам торжественные произведения.
В мае 1880 года, Петр Ильич, решивший немного отдохнуть от композиторского труда и на время обосновавшийся в Каменке – имении своей сестры Александры Ильиничны Давыдовой, получил письмо от Петра Ивановича Юргенсона. В своём послании владелец музыкально-издательской фирмы уведомил композитора, что Николай Григорьевич Рубинштейн, назначенный возглавлять музотдел Всероссийской выставки в следующем 1881 году, выразил желание заказать Петру Ильичу произведение праздничного характера. Предлагалось два варианта: первый - это увертюра, первое исполнение которой должно состояться либо на открытии выставки, либо на празднестве по случаю 25 – летней годовщины восшествия на престол Александра II. Второй вариант – это кантата ко дню освещения, построенного в Москве Храма Христа .
Петр Ильич Чайковский
В ответном письме издателю Чайковский откровенно признался, что поступившее предложение ему совершенно не нравиться. Во-первых, маэстро не любил сочинять музыку под заказ, а во-вторых, к правившему в то время императору он относился с большой антипатией, да и архитектура вновь построенного Храма композитора не вдохновляла. Разрешить данную ситуацию лишь личное письменное обращение самого Рубинштейна которого Петру Ильичу отказать не хватило духа.
Тщательно выбирая тему для своего произведения, Пётр Ильич остановился на приближающейся знаменательной дате: 70-ти летие победы России в войне с Наполеоном. Помимо того, важную роль при выборе тематики сыграл факт, что Храм Христа тоже был построен в память о героях событий 1812 года.
Работа над произведением у композитора шла довольно быстро. Возможно, его вдохновляло то, что участники войны с Наполеоном: дворяне Давыдовы и Раевские, состоявшие друг с другом в близком родстве, были обитателями поместья Каменка, где Чайковский работал над своим сочинением. Между тем, может быть потому, что на написание увертюры Петру Ильичу потребовалось совсем немного времени, им овладевали сильные сомнения относительно художественных достоинств его последнего творения. В посланиях своим друзьям он жаловался, что музыка получается очень громкой и шумной.
Воспоминания о РахманиновеИ. И. ОстромысленскийС. В. Рахманинов
(Мелочи, впечатления, воспоминания)
Сергей Васильевич Рахманинов — прекрасный образец человека. Гениальный пианист, композитор и дирижёр. Образцовый, любящий муж, безупречный отец и счастливый дедушка <...>
Совершенно напрасно многие из нас считают Сергея Васильевича суровым отшельником, каким-то анахоретом, замкнувшимся в свой талант. Замкнутость Сергея Васильевича — не что другое, как скромность, суровая требовательность к самому себе и тонко развитое чувство меры. Несуществующую фигуру отшельника надо забыть. Натура Сергея Васильевича наполнена до краёв здоровой жизнерадостностью. В нём много внимания и ласки к людям. Его юмор искрится и пенится, как шампанское в только что щёлкнувшей бутылке, заражая всех окружающих. Угрюмым я его не видел ни разу. Правда, Сергей Васильевич часто утомляется и бывает огорчён или даже подавлен. Тогда мешки под его глазами становятся более скульптурными и резче выступает в правом углу рта так называемая складка горечи; много ли весёлого в нашей эмигрантской жизни?
У Сергея Васильевича абсолютный слух, и не только к таинствам звука. Он чувствует фальшь во всех её формах, в какие бы красивые крендели и узоры она ни наряжалась: фальшь самой тонкой обольстительной лести, бездушной игры или ложного пафоса.
В натуре Сергея Васильевича нет никаких «раздвоений» или «провалов», нет ничего ненормального, кроме разве скромности (и даже застенчивости), гипертрофически разросшейся, несмотря на его потрясающий мировой успех. Тридцать лет живёт Рахманинов с друзьями своего детства и с их друзьями, его обожающими, но и до сих пор он не всегда решается упражняться на рояле или готовиться в их присутствии к очередному концерту. Подумайте только: он опасается побеспокоить их своей незатейливой игрой.
Всё свойственное цельному, совершенно здоровому человеку представлено в Рахманинове очень ярко, красиво и полно. Даже почерк. Сергей Васильевич выделяется своим исключительным изяществом. И в галерее величайших русских людей Сергей Васильевич занимает почётное место. Там, где Чайковский, там, где Чехов.
Сергей Васильевич Рахманинов строг и требователен к самому себе. Он исключительно суров при оценке своих собственных достижений. Эта постоянная неудовлетворённость собой чрезвычайно характерна для всех действительно великих творцов и жрецов, которые призываются «к священной жертве», — творцов милостью божьей. И в то же время эта неудовлетворённость собой — тяжёлая крестная мука. Я никогда не забуду одной своей беседы с Сергеем Васильевичем, состоявшейся после непринуждённого ужина в интимном кругу его друзей и членов семьи. Взгляд его серых глаз вдруг как-то углубился, запрятался куда-то внутрь, прекратил связь с окружающей действительностью. И замелькали в этих замечательных глазах какие-то тревожные огоньки, полные отчаяния и муки.
— Только два концерта, Иван Иванович, удаются мне, только один или два концерта... во всём моём «турне». Один или два. Ими и живу. Живу только воспоминанием об этой удаче. А всё остальное... мука...
Сергей Васильевич сидел, не шевелясь, в какой-то бес согнутой, казалось бы, очень неудобной позе, как будто застыл, а его невидящий взгляд смотрел куда-то сквозь стены. И нельзя было не почувствовать за него острой, обжигающей боли. А между тем передо мной сидел признанный всем миром колдун-чародей, великий творец, постигший целиком все тайны рояля и ими в совершенстве овладевший. Ещё недавно восхищённый им знаменитый музыкант сказал:
— Этот человек всё может. Он знает рояль, как чародей. Я не удивлюсь, если на наших глазах он спокойно, без усилий сложит рояль, превратив его в какой-нибудь маленький предмет, заберёт этот предмет к себе под мышку и раскланяется с вами при его всегда приветливой, но сдержанной улыбке.
В последней четверти XIX века, когда музыкальное искусство находилось на этапе динамичного развития, в России по аналогии с Западом стало модным к различным государственным праздникам и юбилейным датам заказывать композиторам торжественные произведения.
В мае 1880 года, Петр Ильич, решивший немного отдохнуть от композиторского труда и на время обосновавшийся в Каменке – имении своей сестры Александры Ильиничны Давыдовой, получил письмо от Петра Ивановича Юргенсона. В своём послании владелец музыкально-издательской фирмы уведомил композитора, что Николай Григорьевич Рубинштейн, назначенный возглавлять музотдел Всероссийской выставки в следующем 1881 году, выразил желание заказать Петру Ильичу произведение праздничного характера. Предлагалось два варианта: первый - это увертюра, первое исполнение которой должно состояться либо на открытии выставки, либо на празднестве по случаю 25 – летней годовщины восшествия на престол Александра II. Второй вариант – это кантата ко дню освещения, построенного в Москве Храма Христа .
Петр Ильич Чайковский
В ответном письме издателю Чайковский откровенно признался, что поступившее предложение ему совершенно не нравиться. Во-первых, маэстро не любил сочинять музыку под заказ, а во-вторых, к правившему в то время императору он относился с большой антипатией, да и архитектура вновь построенного Храма композитора не вдохновляла. Разрешить данную ситуацию лишь личное письменное обращение самого Рубинштейна которого Петру Ильичу отказать не хватило духа.
Тщательно выбирая тему для своего произведения, Пётр Ильич остановился на приближающейся знаменательной дате: 70-ти летие победы России в войне с Наполеоном. Помимо того, важную роль при выборе тематики сыграл факт, что Храм Христа тоже был построен в память о героях событий 1812 года.
Работа над произведением у композитора шла довольно быстро. Возможно, его вдохновляло то, что участники войны с Наполеоном: дворяне Давыдовы и Раевские, состоявшие друг с другом в близком родстве, были обитателями поместья Каменка, где Чайковский работал над своим сочинением. Между тем, может быть потому, что на написание увертюры Петру Ильичу потребовалось совсем немного времени, им овладевали сильные сомнения относительно художественных достоинств его последнего творения. В посланиях своим друзьям он жаловался, что музыка получается очень громкой и шумной.
Воспоминания о РахманиновеИ. И. ОстромысленскийС. В. Рахманинов
(Мелочи, впечатления, воспоминания)
Сергей Васильевич Рахманинов — прекрасный образец человека. Гениальный пианист, композитор и дирижёр. Образцовый, любящий муж, безупречный отец и счастливый дедушка <...>
Совершенно напрасно многие из нас считают Сергея Васильевича суровым отшельником, каким-то анахоретом, замкнувшимся в свой талант. Замкнутость Сергея Васильевича — не что другое, как скромность, суровая требовательность к самому себе и тонко развитое чувство меры. Несуществующую фигуру отшельника надо забыть. Натура Сергея Васильевича наполнена до краёв здоровой жизнерадостностью. В нём много внимания и ласки к людям. Его юмор искрится и пенится, как шампанское в только что щёлкнувшей бутылке, заражая всех окружающих. Угрюмым я его не видел ни разу. Правда, Сергей Васильевич часто утомляется и бывает огорчён или даже подавлен. Тогда мешки под его глазами становятся более скульптурными и резче выступает в правом углу рта так называемая складка горечи; много ли весёлого в нашей эмигрантской жизни?
У Сергея Васильевича абсолютный слух, и не только к таинствам звука. Он чувствует фальшь во всех её формах, в какие бы красивые крендели и узоры она ни наряжалась: фальшь самой тонкой обольстительной лести, бездушной игры или ложного пафоса.
В натуре Сергея Васильевича нет никаких «раздвоений» или «провалов», нет ничего ненормального, кроме разве скромности (и даже застенчивости), гипертрофически разросшейся, несмотря на его потрясающий мировой успех. Тридцать лет живёт Рахманинов с друзьями своего детства и с их друзьями, его обожающими, но и до сих пор он не всегда решается упражняться на рояле или готовиться в их присутствии к очередному концерту. Подумайте только: он опасается побеспокоить их своей незатейливой игрой.
Всё свойственное цельному, совершенно здоровому человеку представлено в Рахманинове очень ярко, красиво и полно. Даже почерк. Сергей Васильевич выделяется своим исключительным изяществом. И в галерее величайших русских людей Сергей Васильевич занимает почётное место. Там, где Чайковский, там, где Чехов.
Сергей Васильевич Рахманинов строг и требователен к самому себе. Он исключительно суров при оценке своих собственных достижений. Эта постоянная неудовлетворённость собой чрезвычайно характерна для всех действительно великих творцов и жрецов, которые призываются «к священной жертве», — творцов милостью божьей. И в то же время эта неудовлетворённость собой — тяжёлая крестная мука. Я никогда не забуду одной своей беседы с Сергеем Васильевичем, состоявшейся после непринуждённого ужина в интимном кругу его друзей и членов семьи. Взгляд его серых глаз вдруг как-то углубился, запрятался куда-то внутрь, прекратил связь с окружающей действительностью. И замелькали в этих замечательных глазах какие-то тревожные огоньки, полные отчаяния и муки.
— Только два концерта, Иван Иванович, удаются мне, только один или два концерта... во всём моём «турне». Один или два. Ими и живу. Живу только воспоминанием об этой удаче. А всё остальное... мука...
Сергей Васильевич сидел, не шевелясь, в какой-то бес согнутой, казалось бы, очень неудобной позе, как будто застыл, а его невидящий взгляд смотрел куда-то сквозь стены. И нельзя было не почувствовать за него острой, обжигающей боли. А между тем передо мной сидел признанный всем миром колдун-чародей, великий творец, постигший целиком все тайны рояля и ими в совершенстве овладевший. Ещё недавно восхищённый им знаменитый музыкант сказал:
— Этот человек всё может. Он знает рояль, как чародей. Я не удивлюсь, если на наших глазах он спокойно, без усилий сложит рояль, превратив его в какой-нибудь маленький предмет, заберёт этот предмет к себе под мышку и раскланяется с вами при его всегда приветливой, но сдержанной улыбке.