лавное для нас – участие в Таинстве Жизни. Той жизни, к которой по-настоящему может быть применен только один эпитет: «вечная». Для того и заложен в человеке неисчерпаемый творческий потенциал – образ и подобие Творца, реализуемый через любовь, свободу и самопознание, три стихии, в которых осуществляется становление личности.
"Бог Творец создал человека по Своему, т. е. творческому образу и подобию, и потому и человек должен быть творцом. Бог есть Дух и Бог есть Любовь, почему и истинная творческая, богоподобная деятельность человека должна и может быть только в духе и в любви. Только в них человек творит истинно и вечно"[1, 371].
к творчеству, и, прежде всего, к созиданию собственной личности, есть высшее, наиболее роднящее с Творцом, проявление богообразности человека, но, ввиду поврежденности, падшести человеческой природы, когда один из источников творческой активности, - любовь, свобода и самопознание, - иссякает или становится нечист, творческая деятельность человека теряет свою «соль» - причастность к Таинству Жизни и тяготеет к хаосу, саморазрушению, небытию.
«Виновники» книжных «творений», - великие теоретики и учители Церкви, и «пииты» пустыни, творцы священного безмолвия, - были единогласны в том, что «познание самого себя» самое необходимое и достойное человека занятие, ибо «человек тот, кто познал себя» (Авва Пимен) и «сподобившийся увидеть себя выше сподобившегося увидеть ангелов» (Св. Исаак Сирин)[2,158,160]. В самопознании они видели – начало богословия и опыта духовной жизни: «Прежде всего познай сам себя, рассмотри, что в руках… Кто ты? Как ты сотворен и составлен так, что вместе и образ ты Божий и сопряжен с худшим?»(Григорий Богослов). И поскольку Богопознание есть жизнь души и «последнее», вечное ее делание, то что же такое самопознание, как не дело, обращенное лицом к вечности? Ведь «точное наблюдение себя самого дает достаточное руководство и к познанию Бога. Ибо, если внемлешь себе, то в себе самом, как бы в малом каком-то мире, усмотришь великую премудрость своего Создателя»(Св. Василий Великий. Беседа 3-я.).
Это один из тех случаев, когда эллинский философский обиход входит в резонанс с христианско-библейской стихией (до определенных пределов, конечно), что позволяет отметить этику и любомудрие античности как своеобразного педагога к познанию Премудрости Божией, приживленного естественными путями Промысла языческому менталитету вместо Закона иудеев. Чисто философское разрешение этой проблемы, то есть познания, «алкания и жажды» истины, совершалось у народов, лишенных сверхъестественного Божественного Откровения, в процессе приобретения человеком опыта самопознания. Здесь оно в целом созвучно с христианским нравственно-аскетическим подходом, напрямую связанным с вопросом души. У ап. Павла (1 Тим. 4,16) самопознание(epece seautv) и души (в его субъективном аспекте) почти синонимы, с одной стороны, однако с другой, между собственно философским (рациональным или эзотерическим) самопознанием и тем, что предлагает учитель Церкви, лежит пропасть, преодолеваемая только дерзновением веры, потому что в конечном счете «человек оправдывается верою» (Рим. 3,28).
лавное для нас – участие в Таинстве Жизни. Той жизни, к которой по-настоящему может быть применен только один эпитет: «вечная». Для того и заложен в человеке неисчерпаемый творческий потенциал – образ и подобие Творца, реализуемый через любовь, свободу и самопознание, три стихии, в которых осуществляется становление личности.
"Бог Творец создал человека по Своему, т. е. творческому образу и подобию, и потому и человек должен быть творцом. Бог есть Дух и Бог есть Любовь, почему и истинная творческая, богоподобная деятельность человека должна и может быть только в духе и в любви. Только в них человек творит истинно и вечно"[1, 371].
к творчеству, и, прежде всего, к созиданию собственной личности, есть высшее, наиболее роднящее с Творцом, проявление богообразности человека, но, ввиду поврежденности, падшести человеческой природы, когда один из источников творческой активности, - любовь, свобода и самопознание, - иссякает или становится нечист, творческая деятельность человека теряет свою «соль» - причастность к Таинству Жизни и тяготеет к хаосу, саморазрушению, небытию.
«Виновники» книжных «творений», - великие теоретики и учители Церкви, и «пииты» пустыни, творцы священного безмолвия, - были единогласны в том, что «познание самого себя» самое необходимое и достойное человека занятие, ибо «человек тот, кто познал себя» (Авва Пимен) и «сподобившийся увидеть себя выше сподобившегося увидеть ангелов» (Св. Исаак Сирин)[2,158,160]. В самопознании они видели – начало богословия и опыта духовной жизни: «Прежде всего познай сам себя, рассмотри, что в руках… Кто ты? Как ты сотворен и составлен так, что вместе и образ ты Божий и сопряжен с худшим?»(Григорий Богослов). И поскольку Богопознание есть жизнь души и «последнее», вечное ее делание, то что же такое самопознание, как не дело, обращенное лицом к вечности? Ведь «точное наблюдение себя самого дает достаточное руководство и к познанию Бога. Ибо, если внемлешь себе, то в себе самом, как бы в малом каком-то мире, усмотришь великую премудрость своего Создателя»(Св. Василий Великий. Беседа 3-я.).
Это один из тех случаев, когда эллинский философский обиход входит в резонанс с христианско-библейской стихией (до определенных пределов, конечно), что позволяет отметить этику и любомудрие античности как своеобразного педагога к познанию Премудрости Божией, приживленного естественными путями Промысла языческому менталитету вместо Закона иудеев. Чисто философское разрешение этой проблемы, то есть познания, «алкания и жажды» истины, совершалось у народов, лишенных сверхъестественного Божественного Откровения, в процессе приобретения человеком опыта самопознания. Здесь оно в целом созвучно с христианским нравственно-аскетическим подходом, напрямую связанным с вопросом души. У ап. Павла (1 Тим. 4,16) самопознание(epece seautv) и души (в его субъективном аспекте) почти синонимы, с одной стороны, однако с другой, между собственно философским (рациональным или эзотерическим) самопознанием и тем, что предлагает учитель Церкви, лежит пропасть, преодолеваемая только дерзновением веры, потому что в конечном счете «человек оправдывается верою» (Рим. 3,28).