Человек не спеша шёл по мощёной улице, глядя по сторонам с любопытством, выдающим приезжего. Одет он был в старую солдатскую шинель, прожжённую в нескольких местах у фронтовых костров, пробитую осколками и простреленную пулями, а за спиной у него висел тощий, ничем, кажется, не заполненный вещевой мешок. Весь вид этого человека напоминал о недавно закончившейся беспримерной по масштабам войне, и только светло-серая кепка на голове, обычная, рабочая кепка, по-видимому совсем новая, была единственной данью наступающему мирному времени. Лицо человека, загорелое, голубоглазое, с добрыми, как будто припухшими губами, из-за этой кепчонки многое теряло в своей солдатской выразительности.
Хотя человек был, несомненно, нездешний (его мятая шинель свидетельствовала о сне на вагонной койке), в нём не чувствовалось никакой растерянности: военная привычка к перемене мест выбила из него следы провинциальности, деревенщины, скованности движений.
Единственное, что с несомненностью выдавало его принадлежность к деревне, была приветливость: он здоровался с рабочими, собиравшимися к своим объектам, вежливым и весёлым «Здравствуйте».
В этом слове звучало и его искреннее уважение к труженикам столицы, и гордость за древнюю Москву Очутившись на Красной площади, он, поражённый увиденным, остановился: всё, о чём он знал из кинофильмов, живо предстало перед ним.
«Так вот куда ты залетел, Андрей Слепцов!» — сказал он себе вполголоса.
Помню, когда на каникулы мы ездили в Армению. Там мы остались на три месяца, повидали всех родных, побывали в многих красивых и интересных местах. В конце августа мы на машине уезжали в Ростов-на-Дону проведать семью дяди. Мы там остались на несколько дней, проводили время со своими двоюродными сестрой и братом. Я бы ещё хотел там остаться, но мне нужно было ехать обратно в Новокузнецк, потому что у меня уже начинались уроки. Дорога домой была очень интересной: я увидел все города. Мне очень понравилось, и я запомню эту поездку на всю жизнь.
Царская «сторублевка» была достаточно большими деньгами. Столько получал в месяц чиновник средней руки в городской управе 100 с лишним лет назад. В 1892-м купюру «100 рублей» в первый раз украсило овальное изображение Екатерины ІІ. На остальных ассигнациях были портреты императоров-мужчин. Самую дорогую - пятисотку - украсили Петром I.
Многочисленные указы внуков царицы - Александра I, потом Николая I - изобиловали ссылками на «бабку нашу Екатерину Вторую», великого реформатора. Поэтому в XIX веке императрица вошла в народ как «бабка». Уголовники начали так называть и банкноты с ее портретом. Если же в бумажнике хрустели несколько «сторублевок», на них говорили «бабки». Вскоре «бабками» называли любые ассигнации, а впоследствии - все деньги, с мелочью включительно. Поэтому в 1908-м в словаре Владимира Трахтенберга «Блатная музыка. Жаргон тюрьмы», изданном в Петербурге, отмечалось: «Бабки - деньги вообще, какого бы рода они небыли». Так они и остались в криминальном мире, когда на смену «Царскому самодержавию» пришла «диктатура пролетариата» со своими новыми деньгами