Из этого текста нужно изложение с запитыми с красными строчками короче совсем что нужно. последней военной осенью я стоял на посту возле пушек в небольшом разбитом польском городке. это был первый иностранный город, который я видел в своей жизни. он ничем не отличался от разрушенных наших городов. меж изуродованных домов по улицам, заваленным ломью, кружило листву, бумагу, сажу. над городом мрачно стоял купол . на горящие развалины то и дело обрушивался артиллерийский или минометный налет, нудили в высоте самолеты. днем мы заняли город, а уже к вечеру откуда-то, словно из-под земли, начали появляться люди с узлами, с чемоданами, с тележками, чаще с на руках. они плакали у развалин, вытаскивали что-то из . ночь укрыла бездомных людей с их горем и страданиями. и только укрыть не могла. неожиданно в доме, стоявшем через улицу от меня, раздались звуки органа. от дома этого при бомбежке отвалилась половина, обнажив стены с нарисованными на них сухощекими святыми и мадоннами, глядящими сквозь копоть голубыми скорбными глазами. я сидел на лафете пушки с зажатым в коленях карабином и покачивал головой, слушая одинокий среди войны орган. когда-то, после того как я послушал скрипку, мне хотелось умереть от непонятной печали и восторга. глупый был. малый был. я так много увидел потом смертей, что не было для меня более ненавистного, проклятого слова, чем «смерть». и потому, должно быть, музыка, которую я слышал в детстве, переломилась во мне, закаменела, а те ее взлеты к небу, к звезде, от которых я плакал когда-то, растворились в сердце и стали им самим, и то, что пугало в детстве, было вовсе не страшно. да-а, музыка та же, и я вроде тот же, и горло мое сдавило, стиснуло, но нет слез, нет детского восторга и жалости чистой, детской, из которой рождалась любовь к земле родной, к своим близким. музыка разворачивала душу, как огонь войны разворачивал дома, обнажая то святых на стене, то кровать, то качалку. все-все обнажилось, ео всего сорваны одежды, все вывернуто грязной изнанкой, и оттого-то, видимо, старая музыка не плакала, а как будто повернулась иной ко мне стороною, звуча древним боевым кличем, звала куда-то, заставляла что-то делать, чтобы поутихли эти , чтобы люди не жались к горящим развалинам, чтобы зашли они под крышу в свой дом, к близким и любимым, чтобы небо, вечное наше небо не подбрасывало взрывами.
