Как порывисто кидаешься ты целовать меня, как крепко обвиваешь руками мою шею, в избытке той беззаветной преданности, той страстной нежности, на которую только детство!
Помнишь ли, что в этот вечер ты даже не решился близко подойти ко мне?
Сердце тихо говорило мне, что я совершаю в эту минуту великий грех - лишаю тебя счастья, радости...
Но тут пришло в голову мудрое правило: вредно, не полагается баловать детей.
И обедал ты наспех, рассеянно, болтая ногами, и все смотрел на меня блестящими странными глазами.
Как порывисто кидаешься ты целовать меня, как крепко обвиваешь руками мою шею, в избытке той беззаветной преданности, той страстной нежности, на которую только детство!
Помнишь ли, что в этот вечер ты даже не решился близко подойти ко мне?
Сердце тихо говорило мне, что я совершаю в эту минуту великий грех - лишаю тебя счастья, радости...
Но тут пришло в голову мудрое правило: вредно, не полагается баловать детей.
И обедал ты наспех, рассеянно, болтая ногами, и все смотрел на меня блестящими странными глазами.
Ты крикнул снова.
И бабушка едва сидела на месте.