Если бы у вас были мел и уголь, что бы вы нарисовали? Зебру, гипсовый бюст, иллюстрацию для комикса? А я бы взяла дымчатый лист картона и…
Сквозь снежное покрывало, уложенное ветрами в причудливые складки, потянулись бы к небу темные стволы, раскинули ветви, укутанные белыми муфтами. Из-за мохнатых валов, под которыми спят кусты, выглянули бы избы. Бревенчатые, с заиндевевшими окнами, кажущиеся приземистыми под заснеженными крышами и карнизами. Толстые штрихи печных труб задымили бы. Их тепло расплывалось над горизонтом, пряча в дымке неяркое солнце. Вдоль заборов, выныривающих из-под сугробов доисторическими хребтами, пролегли тропинки. За околицу потянулась бы цепочка следов, ведущих к стогам, зимующим в поле. За долом бархатной периной лежал бы лес, укутанный метелями по самые макушки.
В этом контрасте не было бы места ни человеку, ни птице. Все живое грелось бы под крышами, в норах и гнездах, задремывая под заунывное пение ветра. Поскрипывали бы сонные деревья, потрескивал лед на невидимой под снегом реке.
Такой я нарисовала бы настоящую русскую зиму. Холодную и мягкую, искрящуюся алмазами и шуршащую льдистым кружевом. Простую и загадочную, суровую и уютную. Разную, но такую прекрасную в своем тихом черно-белом великолепии, такую любимую.
Если бы у вас были мел и уголь, что бы вы нарисовали? Зебру, гипсовый бюст, иллюстрацию для комикса? А я бы взяла дымчатый лист картона и…
Сквозь снежное покрывало, уложенное ветрами в причудливые складки, потянулись бы к небу темные стволы, раскинули ветви, укутанные белыми муфтами. Из-за мохнатых валов, под которыми спят кусты, выглянули бы избы. Бревенчатые, с заиндевевшими окнами, кажущиеся приземистыми под заснеженными крышами и карнизами. Толстые штрихи печных труб задымили бы. Их тепло расплывалось над горизонтом, пряча в дымке неяркое солнце. Вдоль заборов, выныривающих из-под сугробов доисторическими хребтами, пролегли тропинки. За околицу потянулась бы цепочка следов, ведущих к стогам, зимующим в поле. За долом бархатной периной лежал бы лес, укутанный метелями по самые макушки.
В этом контрасте не было бы места ни человеку, ни птице. Все живое грелось бы под крышами, в норах и гнездах, задремывая под заунывное пение ветра. Поскрипывали бы сонные деревья, потрескивал лед на невидимой под снегом реке.
Такой я нарисовала бы настоящую русскую зиму. Холодную и мягкую, искрящуюся алмазами и шуршащую льдистым кружевом. Простую и загадочную, суровую и уютную. Разную, но такую прекрасную в своем тихом черно-белом великолепии, такую любимую.