Нынешним летом снова довел ось мне побывать в степном Заволжье. Просторы здесь - глазу упереться не во что. Колыхнется под ветром чуткая нива, замрут на мгновение упругие колосья, и вдруг разом встрепенется и словно ринется к сверкающему горизонту неоглядная шелестящая волна.
На полевой стан угодил я под самый обед. День был жаркий -струилось марево. Под нехитрым навесом рассаживались усталые, запыленные люди. Но разговор шел веселый, с прибаутками и смехом.
Год выдался добрый, и от щедрот его теплела душа.
Поодаль стояли примолкшие комбайны. Но одна машина еще громыхала и, покачиваясь в пыли, грузно волочилась вдоль кромки покоса.
Я зашагал туда. Пока подходил, Владимир Иванович Минаков заглушил мотор и выбрался из кабины. Нет, он не выбрался, он буквально выкарабкался из нее.
Весь почерневший, потный, с головы до ног облепленный колючими ворсинками половы, стоял передо мной смертельно усталый человек.
Без малого сорок лет трудится он на этой краснокутской земле.
- Ну, здравствуйте... - выдохнул он смущенно и шагнул к бочке с водой.
Зачерпнув доверху полуведерный ковш, отпил, не отрываясь, чуть не половину, остальную плеснул на себя. И сразу окутался облачком - это солнце накинулось на влагу, и, казалось, рубаха дымится.
Такая была жара. И в такую вот жару, пообедав торопливо, надо было снова забираться в пышущую огнем кабину и снова весь день напролет крутить под этим ошалелым солнцем до блеска натертый ладонями штурвал.
НИВА
Нынешним летом снова довел ось мне побывать в степном Заволжье. Просторы здесь - глазу упереться не во что. Колыхнется под ветром чуткая нива, замрут на мгновение упругие колосья, и вдруг разом встрепенется и словно ринется к сверкающему горизонту неоглядная шелестящая волна.
На полевой стан угодил я под самый обед. День был жаркий -струилось марево. Под нехитрым навесом рассаживались усталые, запыленные люди. Но разговор шел веселый, с прибаутками и смехом.
Год выдался добрый, и от щедрот его теплела душа.
Поодаль стояли примолкшие комбайны. Но одна машина еще громыхала и, покачиваясь в пыли, грузно волочилась вдоль кромки покоса.
Я зашагал туда. Пока подходил, Владимир Иванович Минаков заглушил мотор и выбрался из кабины. Нет, он не выбрался, он буквально выкарабкался из нее.
Весь почерневший, потный, с головы до ног облепленный колючими ворсинками половы, стоял передо мной смертельно усталый человек.
Без малого сорок лет трудится он на этой краснокутской земле.
- Ну, здравствуйте... - выдохнул он смущенно и шагнул к бочке с водой.
Зачерпнув доверху полуведерный ковш, отпил, не отрываясь, чуть не половину, остальную плеснул на себя. И сразу окутался облачком - это солнце накинулось на влагу, и, казалось, рубаха дымится.
Такая была жара. И в такую вот жару, пообедав торопливо, надо было снова забираться в пышущую огнем кабину и снова весь день напролет крутить под этим ошалелым солнцем до блеска натертый ладонями штурвал.
На всякого (определительное, определение)мудреца довольно простоты .
Не тот (указательное, подлежащее) живёт больше ,чей век дольше.
Чует кошка ,чьё (притяжательное, определение)мясо съела .
Это ворона нам(личное, дополнение) не оборона .
Это(указательное, подлежащее) не ученье,а мученья.
Азбуку учат,во всю(определительное, определение) избу кричат.
Чем (относительное, дополнение)богаты, тем(указательное, дополнение) и рады
.Не та (указательное, определение)собака кусает,что лает,а та(указательное, подлежащее),что молчит да хвостом виляет.
Верь всходам,когда зерно в закрома засыплешь.
Не срывая яблоко,пока зелено,созреет,само(определительное, подлежащее) упадёт